все курорты объездили. А ты, мол, ничего не можешь. Родителям своим жалуется. Тесть-генерал на днях звонил – ехидничал. И не ответишь ему тем же, а так послать охота, аж зубы ломит..!
Она и раньше ревностью изводила, всё помаду на одежде выискивала, а сейчас просто сдурела – житья не даёт. Так бы и вмазал порой! Да нельзя – нажалуется батюшке-генералу и пипец! Прощай и кресло, и кабинет, и карьера, и спокойная жизнь на пенсии! Так и грозится уехать в Москву, к папочке. Оскорбляет ещё: ты, говорит, не районный прокурор, а тряпка – никто в этом Мухосранске тебя не боится и не слушается. Что с ней поделать? Ума не приложишь…
А сын? Младший. Четырнадцать лет! Да он, Слава Губанько, в его-то годы в школьном ансамбле на гитаре играл, на полуакустической: и ритм, и соло. На дзюдо ходил. Летом в пионерлагере уже девчонок щупал. На мопеде гонял от гаишников. Да что там! Грехи молодости: ту самую электрогитару перед выпуском спёр из школы! Да-да. Стекло выставил и спёр! Смелый был, решительный…
А этот? С утра до ночи то в компьютер, то в ноутбук, то в смартфон уткнётся, и хер бы знает, чем там занимается. Никаких интересов! В школе оценки ставят, потому что папу-прокурора боятся. Неуч полный растёт, дуб дубом. На улицу гулять не ходит. Скутер купили – пылится в гараже. Что ни скажи – огрызается или в слёзы, к мамке бежит ябедничать. Что из него получится? И это его кровь? Плоть от плоти? Эхе-хе… Её воспитание, материно…
Дочь. Старшая. Студентка правовой академии, четвёртый курс…
При воспоминании о дочери сердце Губанько больно сжалось. Это была его ахиллесова пята – слабое место, со временем превратившееся в занозу души. И её не выдернуть, и даже не тронуть – болит! Так мучительно болит, что словами не передать…
Студентка… Если бы не папины связи – давно бы выперли из академии. Не только лекции прогуливает, но и на экзамены не является. Ответ один: хотела поступать в Институт шоубизнеса – не позволил. Вот теперь сам суетись! А ей, говорит, диплом юриста не нужен…
Ничего для неё не жалел. Квартиру купил, когда ещё на первом курсе училась. Из Междуреченска в областную прокуратуру и в дело, и не в дело мотался, чтобы её лишний раз навестить…
Ведь она была раньше совсем другой! В отличие от сына, самостоятельной была, с характером, но близкая, родная, своя… А теперь, как ни приедет – будто подменили её: чужая какая-то, странная. То весёлая, дурашливая, то мрачная, раздражённая – слова не скажи… "Достал ты уже, – говорит, – не беси лучше!". Хамит на каждом слове. И скрытная стала…
Он-то, конечно, давно догадывался, в чём дело. Отца-прокурора не обманешь… Но отказывался верить, перекрыл в сознании проблему, обманывал сам себя: нет, она не наркоманка, я ошибаюсь, это просто возраст такой. Пройдёт… Самоувещевание на время успокаивало, но та душевная заноза всё чаще давала о себе знать – свербила, мучила, изводила. И он, прокурор целого района, был бессилен в этой ситуации. Не знал, как спасти собственного ребёнка…
Но главной бедой, самым болезненным для него в этот период было