в двадцать и в какой-то момент вдруг почувствовала, что молодость уходит, хотя и не жалела, что так рано родила меня. Поскольку отец хотел сохранить дом, он выкупил у матери ее долю, что и позволило ей осуществить свою мечту о путешествиях по миру. А после возвращения она подпала под чары Флориана, с которым познакомилась в интернете. Ее новый знакомый жил в Мюлузе и, по его словам, возглавлял некий стартап по разработке приложений для смартфонов. Лулу сразу почуял, что с ним что-то нечисто. Когда мама сказала, что переезжает к своему избраннику в Эльзас, дедушка попытался предостеречь ее, но она восприняла это в штыки, в довольно резкой форме упрекнув его в том, что он не хочет видеть ее счастливой. И без того раздраженный дед пришел в ярость: «И тебе не стыдно так вести себя на глазах у дочери и внука? Ты ломаешь себе жизнь, Сесиль!» Она ушла, хлопнув дверью, и с того дня они больше не разговаривали. На протяжении восьми лет мама безвылазно жила в Мюлузе. В тех очень редких случаях, когда я ездила с ней повидаться (она всегда находила предлог не появляться в Берри, что я относила на счет ссоры с Лулу), Флориан неизменно присутствовал при наших встречах, иногда меряя меня таким взглядом, будто я представляла для него некую угрозу. Он меня не любил, и это было взаимно, но я заставляла себя терпеть его, чтобы сохранить связь с матерью. Она радовалась встречам со мной и Тимом, но я при этом все же ощущала некоторую натянутость в ее улыбке, а сама она казалась потухшей и вовсе не такой счастливой, какой старалась выглядеть. Я решила, что их любовь остыла и ей, наверное, просто нужно время, чтобы это признать. Иногда я пыталась заговорить с ней об этом по телефону, но она уверяла, что все в порядке. Так продолжалось ровно до того момента, когда она оказалась в больнице с переломом запястья и разбитым лицом – очередная ссора переполнила чашу ее терпения, и она наконец пригрозила, что уйдет от Флориана. Врачи убедили ее обратиться в полицию, тем более что подобное случалось и раньше, о чем она, разумеется, никогда мне не говорила. Я была потрясена; конечно, я чувствовала, что у них что-то не так, но и представить не могла насколько!
Слава Богу, после выписки из больницы мама сразу попала в женский кризисный центр для жертв насилия. С тех пор этому подонку, против которого к тому же было возбуждено уже второе дело по обвинению в финансовых махинациях, было запрещено к ней приближаться решением суда. Однако мама еще целый месяц собиралась с духом, чтобы сообщить мне об этом. Ей было слишком стыдно – то самое пресловутое чувство вины жертвы. И только благодаря своему психотерапевту она три недели назад решилась наконец позвонить мне и рассказать обо всем, через что ей пришлось пройти. Потрясенная, я тут же предложила ей приехать ко мне, сюда, где она сможет, никуда не торопясь, залечить свои раны и оставить пережитое позади.
Когда я припарковалась у школы, Тим снова повернулся ко мне и проговорил с полной уверенностью:
– Они обязательно помирятся. Отношения – это как игрушки, их всегда можно починить,