спортом отталкивала его. И, повзрослев, он продолжает точно так же относиться к сотовым телефонам, электронной почте и соцсетям. Зачем упрощать людям способ донимать тебя? Родители Брайтвизера предполагали, что он будет отличником в школе, затем станет юристом, однако для него школьный класс стал наихудшим местом для учебы. Он всегда был тщедушным, и в школе его травили. «Я как будто противоположность всем на свете», – говорит он. Депрессия опускалась на него, словно занавес, и могла длиться неделями. Он с подросткового возраста постоянно занимался с психологами, однако подозревает, что его проблема неизлечимо экзистенциальная: он родился не в том веке.
Отец, по словам Брайтвизера, был авторитарным и требовательным, и его обескураживала мягкотелость собственного сына. Как-то летом, когда Брайтвизер был уже в старших классах, отец подыскал ему работу на сборочном конвейере «Пежо», с целью закалить его долгими часами физического труда. Он продержался неделю. «Очевидно, отец подумал, что я стою меньше чем ничего», – говорит он. Мать же бросало из крайности в крайность, она то взрывалась вулканом, то казалась неприступной ледяной глыбой, – впрочем, к нему это отношения не имело. Как будто желая смягчить напряженное противостояние отца и сына, она обычно все разрешала и во всем уступала своему ребенку – возможно, зря. Однажды в старших классах он принес домой двойку по математике, увидев которую мать сказала, что отец будет в ярости. С молчаливого согласия матери Брайтвизер подправил оценку черными чернилами. Она позволяла ему все, говорит он, и быстро его прощала.
Когда Брайтвизер угрюмо замыкался в себе, родители, заметив, что посещение музея помогает сыну восстановить душевное равновесие, непременно отвозили его в какой-нибудь из множества меленьких местных музеев и позволяли бродить там в одиночестве целый день. Он находил укромное местечко, куда не доставали взгляды смотрителей, и водил руками по скульптурам и картинам, ощущая крохотные неправильности и несовершенства. Подобные отметины отсутствуют на фабричных изделиях, они доказывают уникальность творения человека, ведь не бывает двух одинаковых мазков или двух одинаковых ударов резца. К тому времени, когда родители возвращались за ним, Брайтвизер неизменно выглядел куда счастливее.
В одну из таких вылазок в Археологический музей Страсбурга его пальцы наткнулись на отколовшийся от римского саркофага кусочек металла. Обломок свинца размером с монету упал ему в руку. Он машинально сунул его в карман. Это была бы его первая музейная кража, однако он логически рассудил, что это скорее персональный подарок от античных богов, как те осколки, которые он находил во время своих экспедиций с дедом. Вернувшись домой, он поместил этот сувенир двухтысячелетней давности в свою синюю пластмассовую коробку, так и хранившуюся в подвале, в коробку, где лежали находки из «экспедиций» и приобретенное на средства из маленьких белых конвертов – в коробку с самыми любимыми на свете вещами.
В