что ты будешь делать, если там тоже про боженьку говорить начнут? – спросила мама, кокетливо глянув на себя в зеркало заднего вида. Они выезжали с парковки около корпуса гумфака – у них как раз недавно появилась машина, ведь жили они всё лучше и лучше.
– Сменим тему, – бесцветным голосом ответила Аня, хотя в глубине души ей стало смешно.
День открытых дверей ещё больше убедил её в том, что ей нужно поступить именно сюда. Оставалось только поверить, что Аня и вправду будет здесь учиться и узнает, как почти напрямую говорить с тем, чего она так долго ждала. С тем, что так долго ждало её по ту сторону.
Выбору её никто не удивился. «Я сама там училась, на той же кафедре», – ностальгично протянула классная руководительница. «Ну хотя бы ты не будешь ЕГЭ сдавать», – вставила шпильку учительница физики. «Там всё равно будет матанализ, готовься», – не отставал математик.
«Ты всегда такая была, – говорили, погружаясь в воспоминания, одноклассники: некоторые из них когда-то ходили с Аней ещё в детский сад. – Воспиталка устанет, даст тебе книжку, а мы сядем в кружок и слушаем. Чего ещё можно было ждать?»
«Лет через десять мир увидит учебник русского языка Антипиной», – смеялась единственная подруга, которая теперь мечтала об археологии.
Мама хотела, чтобы Аня выбрала нечто более приземлённое, к деньгам поближе, но не стала возражать. А что сказала бы – если бы была жива – бабушка? Она, наверное, толком не поняла бы филологическое образование, как озеровские не принимали мамино финансовое. Да они бы и филологическое не поняли.
Только вот Аня знала: здесь она будет ближе к бабушке и к Озеровке тоже, только с другой стороны. Узнает, почему всё так сложилось, почему умерла бабушка, куда исчезла и почему она сама теперь чувствует себя так странно.
Окружающие её взрослые не могут говорить об этом без обиняков – значит, она продвинется иначе. А рядом с ней будут идти те, кто пришёл на гумфак за чем-то своим.
* * *
Говорю же, никуда не денеш-шься– шипело внутри, когда Аня ступила на старый паркет в корпусе гумфака. Теперь уж точно никто ничего не слышал – на перерывах между парами здесь было слишком шумно. Однокурсницы оказались весёлыми и болтливыми. Оказалось, что студенческая жизнь – это не только учёба: сама филология интересовала многих меньше, чем предстоящий студенческий фестиваль и подготовка к нему. Аню же почему-то записали в ботанички, и она не противилась. Болтовня, очереди в буфет, в туалет и бесконечные программисты, идущие на физ-ру, через невидимые нити вытягивали из неё все силы. Очередной раз приходя на пары, она думала о том, справится ли, и решала, что справится. Нужно было приспосабливаться к учёбе, ведь её ждали. Радовали сразу несколько периодов литературы и пара новых языков в расписании, хорошая библиотека и преподаватели.
Некоторые из них явно что-то знали, оставалось быть рядом и слушать. А ещё, отложив всё ненужное на потом, внимать дыханию самого учебного корпуса с его старым паркетом. Это по нему когда-то ходили те, кто подошёл к тому, чтобы взять своё, гораздо ближе. Это их невидимыми шагами еле поскрипывал паркет, когда иссякал основной