с её мамой уехали в город вместе. Вместе же поступили в университет и окончили его, только тётя Оксана решила работать в другом месте, а Анина мама осталась.
– Чего смурная такая? – сказала тётя Оксана вышедшей из ванной Ане, пока мама что-то проверяла в духовке, и пошла вслед за ней в зал. – Кто обидел? Рассказывай.
Аня чувствовала себя как робот из старых мультиков – руки и ноги двигались так же механически и бессильно. От того, что было сегодня в школе и в доме новенькой, от вспышек и от десятков невидимых нитей, соединявших её со всем на свете, не осталось и следа. Может, она просто так сильно устала на олимпиаде – да и когда обзывают дурой неизвестно из-за чего, не очень-то приятно. Не сказала же она те слова вслух? Хотелось верить, что нет.
– Как в школе? – тётя Оксана была из тех, кто, в противоположность Аниной маме и бабушке, не умел молчать. Как только хоть на секунду повисала пауза, она считала необходимым заполнить её, даже если это было не обязательно, и была очень въедлива.
Аня отвечала односложно, и болтовня тёти Оксаны понемногу получала выход. Она не только говорила, но ещё и ходила по комнате, брала в руки то одно, то другое, приглядывалась к книгам на полках и к сувенирам в серванте… пока не увидела что-то и не пошла к маме на кухню. Аня прислушалась.
– А где святая Ирина, которую я тебе привозила?
– Как где? – голос мамы дрогнул.
– Вот так-то ты ценишь подарки, – ответ тёти Оксаны прозвучал то ли шутливо, то ли обиженно.
Аня не успела выйти из зала, прежде чем обе они оказались здесь и мама полезла в сервант.
– Так ведь тут же была… – с недоумением проговорила мама и оглянулась на Аню. – Ты здесь лазила?
Аня вздохнула и кивнула. Не хотелось терять доверие мамы, но это, похоже, было неизбежно. Она отдалилась и сама: в её жизни появлялись вещи, которые она не могла ни с кем разделить – и хотелось думать, что только пока.
Мама прочитала выражение её лица, и её тон смягчился.
– Не молчи лучше.
Относилось ли это только к тому, что Аня тронула её вещь, или ко всему, что она скрывала от мамы?
– Не та она, – заметила тётя Оксана. – Весной уезжала другая. Теперь брови вон как потяжелели – и молчит, хуже тебя. А была – за словом в карман не полезет.
– Переходный возраст на носу, – зазвенел мамин смех, а по лицу тёти Оксаны стало заметно, что она имела в виду совсем не то.
В воздухе колыхнулся еле уловимый запах чемерики.
***
Когда тётя Оксана ушла, мама, не снимая с себя ироничной улыбки, спросила:
– И где святая Ирина?
Аня кивнула на антресоли, но подошла к маме и взяла её за руки.
– Мам, – что-то тихим тлеющим угольком зашипело внутри.
– Вот есть у тебя своя комната, там – как хочешь расставляй, – мама не слушала. Она взяла табуретку и с трудом из-за узкой юбки встала на неё, чтобы залезть на антресоли.
Уголёк будто бы окатили водой – внутри всё зашипело, Аня бросилась в туалет и хлопнула дверью. Сильно-сильно задрожало всё тело, и вот опять