деревянная половица. Вальтер шмыгнул замёрзшим носом, краска морозной ночи разлилась по его лицу, как румяна пьяной горячки. Тёмные, буроватые волосы с вкраплениями светлых прядей слиплись под жёстким капюшоном, который ниспал на глаза, сочившиеся алеющей мглой, как переспелые вишни. Подол плаща, сшитого из ткани неброского болотного цвета, был покрыт иглами сухой хвои, перепачкан грязью и стоячей водой луж, покрывших землю после недавнего ливня.
Сбросив грязное полотнище с такой лёгкостью, как если бы это была вторая шкура, которая к тому же ничего не весила, Вальтер развязал стянутые узлом концы башлыка, отделанного лисьим мехом, стащил тёплый убор с головы и выдохнул, подставив лицо под жёлтый свет догорающей свечи.
Тени просочились в морщины, кругами набрякли вокруг глаз, очертили рельеф вороньего носа с горбинкой, отчего родной отец показался Джейн загадочным гостем из леса, кое-как нахлобучившим на себя походный тулуп.
Грузно перевалившись через порог, Вальтер подволок хромую ногу, добротно перетянутую льняной портянкой. Белые, слегка истёртые книзу онучи, красиво обвязанные оборами крест-накрест, выделяли на фоне синих штанин напряжённые голени. Старое ранение, полученное на службе при королевском дворе, частенько давало о себе знать, поэтому Вальтер бродил по лесу, опираясь на посох, которым заодно прощупывал твердь под стопами, дабы убедиться, что поблизости нет болот. Трясины в этих краях были зыбкими и сжирали заблудившихся раззяв во мгновение ока.
– Ну наконец-то, – Сесилия обернулась. Взгляд её обжигал странной жалостью и безмолвной обидой.
Когда-то яркие, зелёные глаза поблекли и постарели. Только они выдавали истинный возраст эльфийки, связавшей себя узами брака с простым смертным мужчиной. Её нежное лицо вытянулось, скулы заострились, и она, задержав взор на лице Вальтера дольше обычного, понуро свесила голову. Страсть их давно угасла, обернувшись привычкой. Той самой привязанностью, с какой собака глядит на своего хозяина.
Внезапная любовь, которая дуновением летнего ветерка принесла вкусные запахи спелых яблок, душистых роз и ландышей, переросла в стойкое чувство нужды в объятиях и поцелуях друг друга. Но вскоре прикосновения сделались топорными: Вальтер целовал бледную руку как бы наотмашь, Сесилия оголяла перед ним свою шею как дар и мимолётное утешение. Ни колени, кокетливо показавшиеся из-под задранного платья, ни узкая талия и округлые бёдра, которые Вальтер самозабвенно ласкал когда-то, не восхищали, не пробуждали боле ноющий спазм внизу живота. Брак приелся, быт высосал из него последние соки. Сесилия понимала, что с мужем её связывают общие воспоминания, пронизанные жаром распалённых желанием тел; искренняя приязнь и дочка, которую они любят до беспамятства. Однако любви, горячей и нежной, воспетой поэтической лирой, между супругами больше не было. И это пугало бы, если бы не чёткое осознание, что к такому исходу приходили все брачные союзы, в порыве страсти прозванные нетленными. Рано или