– урду (ودرا), гласные «о» и «у» в этом языке фонетически очень близки и имеют разное звучание и разный смысл только в других языках. И если сравнить то, что написано выше в скобках, то всякий, даже незнакомый с персидской вязью, увидит, что это одно и то же слово.
Думается, никто не будет спорить, что язык – это основа всякой культуры, поскольку представляет собой не только средство коммуникации, но и традицию, и обычаи, и литературу. Существование языка Орды говорит о том, что и сегодня мы являемся свидетелями распространения ордынской культуры, причем язык урду по-прежнему выступает в роли межэтнического средства коммуникации среди разных народов на территории разных государств – от Средней Азии до Малайзии, его преподают во многих медресе наряду с арабским. И даже в Пакистане, где урду является государственным языком, родным его считают только семь процентов населения, но знают все.
В переводе на русский слово «урду/орда» означает «стан, лагерь, военный лагерь, язык орды». Это лишний раз подтверждает то, что орда была не только простейшим социальным агрегатом, она была военным лагерем, многоязычным и полиэтническим. Упрощаем выражение, как говорят математики, и получаем простейший класс социальной общности есть военный лагерь (орда).
Этот простейший класс стал военным не только потому, что у каждого индивида мужского пола было оружие, но и потому что он отличался высокой степенью мобилизованности, почти абсолютной, так как на ранних этапах существования Монгольской империи все мужчины должны были участвовать в военных действиях. Этому во многом способствовал кочевой образ жизни. Как считал видный исследователь государства Чингизидов и один из крупнейших представителей «евразийства» Г. В. Вернадский, «дисциплина и тренировка войск и линейная система организации держали монгольскую армию в постоянной готовности к мобилизации в случае войны. А императорская гвардия – сердцевина армии – была в состоянии готовности даже в мирное время».[102]
Позднее постепенно вводилась рекрутская система, когда от каждого племени собиралось определенное количество бойцов с определенного количества населения.[103] Но в целом можно сказать, что состояние мобилизации или повышенной мобилизации было фактически образом жизни всего монгольского общества. Г. В. Вернадский подчеркивал, что «армия, в особенности в период первых завоеваний, являлась становым хребтом монгольской администрации как целого. Поэтому принцип универсальной службы, предполагавший, что каждый человек имеет свое особое место, с которым он связан и которое не может покинуть, стал основанием не только монгольской армии, но и Монгольской империи. Мы можем назвать это Статутом связанной службы, и … эта служба не сводилась только к исполнению воинских обязанностей».[104]
Из сказанного заключаем, что военная мобилизация «протоплазмы социального мира» была настолько всеобъемлющей, что в какой-то момент она превратилась в мобилизацию