чтоб получить тихое: «да».
– Слава богу…
– Хватит божиться, сельчанин. В Союзе нет бога.
– Мы возможно и не в Союзе.
– Но когда вернёмся…
Евгений, собственно, не знал, как они будут возвращаться. Но говорить об этом высоченному мужику с ледяными покрасневшими кулаками не хотелось. Нет, он не боялся удара. Просто отключаться сейчас совсем не хотелось. Ему нельзя было потерять то, что он только что отыскал. Будущее. Новую жизнь.
Глава 2.
Раковский продолжал настаивать, что им нужно в аэропорт, сообщить Совету, что они здесь. Правда, пока неясно, где здесь, но там разберутся.
– Да послушайте, Николай, мы уже на Родине, как вы не поймёте? – раскрасневшийся от волнения, Кукоякин едва ли мог смотреть на дорогу, чтоб не спотыкаться. Вид города никак его не отпускал.
– И где мы по-вашему? – потянулся к карману Раковский. Сигареты, на удивление, и сейчас были при нём. Он с ними не расставался. Затянувшись, поперхнулся и закашлялся, когда Раковский заладил, что они в Ленинграде.
– Вы бредите и пьяны, – вновь, уже с нажимом, ответил старший. Сказал и выронил сигарету изо рта, стоя перед зданием, на котором широкими красными буквами было начертано «Кипарис».
Это была известная ленинградская гостиница на пересечение В-cкого проспекта и Малой М-cкой. Раковский слишком хорошо знал этот город, и то ли его обманывали глаза, то ли водка была отравлена, то ли сигареты палённые.
Кукоякин проследил за его взглядом, обернулся и тоже замер. С губ слетело почти блаженно «Кипарис».
Он смешанно чувствовал это место. Единственное укрытие от вереницы жён, проблем, ругани, брани и осуждающих взглядов. И пусть порой его настигали кошмары в одиночестве, он не мог представить себе место для пряток лучше этого. Он всегда в душе был ребёнком и любил, чтоб его искали. Но ненавидел, когда находили. А между любовью и ненавистью стоял страх. Страх, что найдут.
Громко сглотнув, он потянул за собой уже протрезвевшее и успевшее замёрзнуть тело в сторону парадной.
Раковский не стал перечить. У него окоченело всё тело. Как южанин, он не терпел холода. Забавно, что тот выбрал промозглый революционный Ленинград для жизни. Ну что поделать, работа.
Стоило войти, как на душе стало лучше. Раковский даже стал подозревать, что ни в какое будущее они и не вступали. Всё по-прежнему. Ну, может, немного обивку починили, ковёр убрали, а в целом, то, что было. Родное.
Он чувствовал себя теперь шпионом. Только ему было ведома правда и он неумело её скрывал, искря во все стороны многозначительными взглядами, так, что все косо глядели на него, как на сумасшедшего. Раковский пришёл на помощь молодой девушке на ресепшене, которая не понимала столь яростного возбуждения ночного гостя, извинился, попросил номер. Дали сто тридцать восьмой, на имя Кукоякина.
– Сто тридцать восьмой… Кажется, здесь раньше меньше номеров было… – хмыкнул завсегдатый этого заведения. Но он был рад процветанию столь ценного для него места. Посетителей здесь было уйму, судя