агрегаты. Биотехнологический комплекс – серебряные цилиндры и сферы, подобие церковных куполов. Предприятия пропадали в лесах, омывались чистыми реками, возникали в лугах с колокольчиками и ромашками.
Плотников передвигался по области без охраны, без тяжеловесного джипа с сиреной и ядовитыми лиловыми вспышками. Только водитель и неизменный вице-губернатор Притченко, самый приближенный из заместителей.
– Вот бы хорошо, Иван Митрофанович, если бы Ступин пустил свой цех в декабре. Как раз к вашему дню рождения. Был бы подарок.
– Он пустит. Подарок не мне, а президенту. Трубы, дорогой Владимир Спартакович, – это оружие не менее мощное, чем тяжелые ракеты.
Теперь они приближались к поселку Копалкино. Мысль об этом удаленном поселении причиняла Плотникову страдание. Мешала воспринимать свою деятельность, как успешное преображение губернии, в которой исчезает убогость и бедность. Захолустье уступает место совершенной цивилизации.
Указатель «Копалкино» уводил с шоссе. Покинув ухоженную трассу, машина запрыгала по разбитому асфальту. Обочины были замусорены, навстречу катил какой-то нелепый, виляющий велосипедист, поля были не засеяны, зарастали молодым лесом. И только река, чистая, с синей студеной водой, радовала глаз.
Плотников испытал неприязнь к этому виляющему, должно быть пьяному, велосипедисту, к молодым осинкам, заселяющим непаханное поле, к уродливой черной махине развалившегося зернохранилища. Все это портило образ преуспевающей губернии. Образ успешного губернатора, дающего другим областям пример образцового хозяйствования.
На въезде в Копалкино на покосившихся ржавых опорах сохранилась стародавняя надпись: «Сов хоз „Красный луч“». Надпись была прострелена крупной дробью, в слове «луч» буква «л» была заменена буквой «с». Главная улица нещадно пылила, заборы покосились, дома казались обшарпанными, деревья были серыми от пыли. В кювете валялся остов «москвича» допотопной конструкции, вокруг играли неумытые дети. И опять Плотников испытал раздражение, какое испытывает садовод, увидев на цветущем дереве сухую уродливую ветку в лишайниках и коросте. И хотелось взять секатор и отсечь неживую ветвь.
Перед зданием администрации, серого силикатного цвета, с линялым триколором, собрался сход. Два десятка жителей топтались у ступенек администрации. Они казались одинаковыми, и мужчины и женщины, в мятых несвежих одеждах, словно их подняли из кроватей, где они прятались от солнца в сырой тени. Глава поселения Буравков был им под стать: в поношенном костюме, несвежей рубашке и в каком-то, попугаечного цвета, галстуке. Галстук не доставал до брюк, открывал круглое брюшко. Буравков кинулся встречать Плотникова, протягивая сразу обе руки, словно боялся не поймать начальственное рукопожатие.
– Спасибо, что приехали, Иван Митрофанович. А мы вот народ собрали. Люди хотят вас увидеть, – смущенно улыбался глава. Не отпускал большую теплую руку Плотникова, стискивая ее корявыми ладонями.
– Я тебе, Виктор Терентьевич, в следующий раз галстук