знаю. Ты – эгоист и собственник. Это я уже давно поняла, но согласна. Не отдавай. Только, пожалуйста, не забудь свои слова. И еще. – Голос Тани изменился и стал обиженным. – Когда собираешься ужинать у Юлии, предупреждай меня, пожалуйста, чтобы я могла планировать свой собственный вечер.
– Согласен. Я больше без тебя не собираюсь ужинать у Юлии. Это произошло случайно
Прости. Но я тебя услышал. Планируй наши с тобой вечера. Они все наши.
– Спасибо, – Таня с трудом улыбнулась. – Можно пожить на Гоголевском.
«Она хочет уехать подальше от Юлии. Что это? Ревность? Нет. Таня слишком умна, чтобы ревновать к той. Здесь что-то другое, но что?»
– Что так вдруг?
– Тебе оттуда ездить удобнее.
– Я подумаю, – пообещал Кирилл, но знал, что на переезд не согласится. Но и ужинать не будет без нее.
Таня больше ничего не сказала. Обнявшись, они стояли молча несколько секунд.
– Мне пора.
– Люби меня, – снова напомнила ему Таня.
Кирилл молча кивнул и вышел за дверь.
По милости Кирилла, придя в издательство чуть свет, Таня села за компьютер и стала строчить статью о Дюрере. Ей просто необходимо было отключиться от утреннего происшествия со сном Кирилла. Она впервые увидела его таким потерянным и сейчас еще сама не могла отключиться от образа его лица. Тряхнув головой, она быстро стала печатать.
Красавец Альбрехт Дюрер давно волновал ее. Рядом на столе она положила альбом с работами Дюрера и открыла его на странице с автопортретом в одежде, отделанной мехом. Она всматривалась в его изображение и ей все в нем нравилось. Так было всегда. Написанный в 1500 году маслом автопортрет был у Дюрера не первым. Картина была настолько реальна, что хотелось снова и снова смотреть на нее. Густые длинные волосы, выразительный взгляд больших глаз на лице с безупречными чертами, пухлые губы, которые хочется целовать и почти благословляющий жест красивой изящной руки, перебирающей мех на богатой одежде. Если учитывать, что традиционно модели в то время изображались в ракурсе три четверти, а в анфас обычно рисовали святых или царственных особ, изобразив себя полностью лицом к зрителю, он не только выступил новатором, но и сознательно отожествил себя с Иисусом. Надпись на картине гласила «Я, Альбрехт Дюрер из Нюрнберга, создал себя вечными красками в возрасте 28 лет». «Создал себя вечными красками» – это явно тянуло на гордыню.
Таня снова стала любоваться его лицом.
«Альбрехт, родившийся в Нюрнберге в семье венгров, покинувших свою родину, не испытал в своей жизни ни голода, ни голода. – Быстро печатала Таня. – Отец был ювелиром и с детства учил сына своему ремеслу. Талант мальчика, как живописца проявился в раннем возрасте. После окончания латинской школы и получив первые знания от отца, юный Альбрехт стал учиться у гравера и живописца Михаэля Вольгемута.»
Напечатав первый абзац, она стала размышлять, как важно было в то время определиться с профессией, многому