во-первых, а во-вторых: если и Мария могла забыть тайну Благовещенья (как бы иначе не поняла, что значат слова Иисуса-Отрока: «Мне должно быть в доме Отца Моего»), то Иоанн – тем более. Сердце помнит – ум забывает; слишком легко заглушается в нем громким, человеческим, тихое, Божие.
Все забыл, – и это; вырвал все из сердца, – и это, когда ушел, бежал в пустыню от всех людей, и, может быть, больше, чем от всех (опять неимоверно – подлинно), от Иисуса Врага.
XVI
Был в пустынях до дня явления своего Израилю (Лк. 1, 80.)
В жизни Иоанна – те же двадцать утаенных лет, как в жизни Иисуса; они ровесники, и годы жизни их совпадают.
Две пустыни – какие разные – та, Галилейская, рай Божий, и эта Иудейская, мертвая, у Мертвого моря, такая бесплодная, Богом проклятая, как ни одна земля в мире.
Что делал Иоанн эти двадцать лет в пустыне, —
Возрастал и укреплялся духом, —
сообщает Лука (1, 80), теми же почти словами, как об Иисусе:
возрастал и укреплялся, исполняясь премудрости (2, 40.)
Здесь повторение слов неслучайно: две эти жизни, при всей своей земной и неземной противоположности, в чем-то одном повторяются: Иисус и Иоанн – таинственная Двойня братьев-близнецов.
Двадцать лет оба молчат об одном, таят от людей одно, к одному готовятся, ждут одного. Два молчания – два ожидания – две неподвижных на тетиве натянутых луков, в одну цель устремленных стрелы.
Мог ли Иоанн забыть Иисуса? Тень человека бежит перед ним по земле, когда он идет, а солнце восходит за ним; тень сокращается, по мере того как солнце восходит, и почти совсем исчезнет, когда солнце будет в полдне, но уйти от человека не может: так Иоанн не может уйти от Иисуса; все эти двадцать лет только о Нем и думает, только Им и мучается, искушается, только и борется с Ним за Христа.
Сколько раз, когда о Нем думал: «не Он ли Мессия?» – сердце, может быть, хотело взыграть в нем от радости, как утренняя звезда перед солнцем играет на небе, и как тогда, младенцем, взыграл он во чреве матери. Но он заглушал в себе эту радость: «Может ли быть из Назарета что доброе? Нет, только не Он, только не Он! Я Его не знаю!»
И опять ждет. Ухом припадая к земле, слушает, в молчании пустыни, двадцать лет, из году в год, изо дня в день, – и вдруг услышал: «Идет».
XVII
Глас вопиющего в пустыне, приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему… Обратитесь, – опомнитесь, ибо приблизилось царство небесное. (Мт 1, 3, 2.)
Вышел к людям Иоанн, и люди сначала над ним посмеялись, так же как отцы их смеялись над древними пророками: «Meschugge! Meschugge! Безумный! Безумный!» А потом испугались: что это вышло к ним из проклятой Богом пустыни – раскаленной геенской печи? Какое страшилище? Только на одну треть человек, а на две – невиданный зверь: полулев, полукузнечик. Весь волосат, космат, как лев; длинные, на теле, волосы спутались с шерстью звериного меха, и лицо волосатое, как спутанный куст, где сверкают два раскаленных угля – глаза. Ест саранчу, и сам похож на нее: солнцем