местные жители неоднократно принимались резать нас в качестве разминки перед Третьим крестовым походом, открыто демонстрировать свое еврейство было, скажем так, весьма сомнительным предложением. Но мало-помалу лондонские евреи начинают открыто рассказывать о своей религии. Но Менассия бен-Исраэль тогда серьезно разошелся с ними во мнениях. Он сам считал, что еврейская диаспора недостаточно смела и многочисленна, чтобы заявлять о себе, и просит Кромвеля об официальном признании. Однако лондонские евреи против этого, так как прекрасно помнят, как теряли своих родных и близких во времена инквизиции. Многие из них лично видели, как пытали их родственников. А так они прекрасно живут в Лондоне, и на том, что называется, спасибо. Конечно, они благодарны Менассии за то, что теперь у них есть разрешение открыто исповедовать свою веру, но все же многие из них хотели бы, чтобы он угомонился, пока не навлек на всех новую беду.
Менассия бен-Исраэль продолжает настаивать, он пытается побудить Кромвеля к дальнейшим шагам, но все бесполезно. Все его усилия идут прахом, нет никакого расширения еврейства в Англии, нет Мессии, no nada[5]. Полный провал.
Затем умирает сын Менассии, который перебрался с ним в Лондон. Менассия возвращается в Амстердам, где и сам спустя пару месяцев отходит ко Господу в возрасте пятидесяти трех лет.
Ну да, Кромвель тоже берет и умирает примерно в то же время. Вот вам и гарантии безопасности! После смерти лорда-протектора дело идет к реставрации монархии, и на какое-то время все снова начинает выглядеть несколько рискованно.
Так вот, теперь о том, зачем я рассказал тебе эту эпопею (вовсе даже не потому, что мне пришлось выучить ее наизусть для выпускных экзаменов).
Сегодня, да, именно сегодня я держал в своих руках два манускрипта, два письма, отправленных неким малоизвестным раввином самому Менассии бен-Исраэлю, в которых тот сообщает о некотором прогрессе в среде лондонских евреев и призывает адресата не терять надежды. И это не просто два сухих послания, Мариса. Когда я читал одно из них, у меня было стойкое ощущение, что рядом со мной находится автор письма, и я понял, как он дорог мне.
Вот такая вот история. Да, правда, тут есть один осложняющий дело фактор: письма написаны железо-галловыми чернилами. И это представляет жуткую проблему, Мариса. Эти чернила использовали до того, как перешли на сажу. Некоторые их разновидности остаются стабильными веками, а другие просто проедают бумагу. И при этом никто не может объяснить почему, поскольку точно не известно, из чего такие чернила изготавливались. Однако эффект получается странный и непредсказуемый. Ну вот, скажем, сел человек лет триста назад писать письмо, и когда начал, чернила в его чернильнице были из качественной партии. И теперь, три века спустя, все это можно легко прочитать, ну, разве что буквы слегка расплылись. Но потом писец дошел до второй страницы, и чернила из его нового пузырька оказались дрянными и через триста лет проедят бумагу насквозь. Из листа