это была чаровница, которая отпуская своего возлюбленного в дальние края, желала возвращения его живым больше, чем жизни себе. Четыре раза за три тысячи лет, Караван же каждый год на церемонии пострижения в воспитанницы подносили Тринитасу новый артефакт.
Когда я впервые узнал об этом, я пошутил глупо и пошло, ещё не зная, что Он сотворил для своего Каравана артефакт, не позволяющий никому из Его воспитанниц умереть, пока Он жив.
«Один-для-Всех» – Тринитас сотворит данный артефакт только через тысячу лет, а сейчас Он целует Лютиэль в губы, раскрасневшиеся и пылающие огнём от того, что прикоснулись к вымоченной в святой воде розге.
Орн. Год 1237 после Падения Небес.
Сын стоял у кареты, и впервые с момента пробуждения на том поле, что зовётся полем Последней Битвы, Он не мог найти оружие для убийства существа, заточённого в карете, ведь во всём Лоскутном Мире не было оружия для убийства бедного Юлисина: в этом Корни не ошиблись. Ошиблись они в другом: ведьма-с-болот нашла-таки способ избавить последнего из своих рыцарей от страданий, на которые он, ради спасения своей царицы, сам себя обрёк. Ведьма-с-болот нашла Сына, чьи уста не вкушали никогда горечь поражений.
Не новое Семя, но Почка древа Иггдрасиль, давшая через смертную плоть рыцаря начало Побегу, больному, искажённому противоречием между желаниями Юлисина сотворить для его Царицы новый мир, в котором та забудет нужду и тревогу, и естественным стремлением Мирового Древа воспроизводить самого себя.
Бог мира перворождённых, встреченный Сыном в Лоскутном Мире Бог Сотворённый, через Побеги, Почки свои пробует почву чуждого ему Мира, привыкая, приспосабливаясь.
И настоящее бессильно отступает перед могуществом Бога Сотворённого, под чьей раскидистой кроной эльфы жили задолго до того, как Истинный сотворил первых ангелов своих.
Настоящее бессильно перед древом Иггдрасиль, растущим во все времена и пространства одновременно.
Будущее стыдливо разводит руками, оскорбляя обратившего на него взор Сына картинами Мира, живущего под сенью Мирового Древа.
Но есть ещё и прошлое, которому был Он полноправным хозяином.
Сын возвращается в момент гибели Своей на поле Последней Битвы, где под ударом печати Семипечатника оказался и я, и Он… где Он почти стал мной, а я так и остался никем…
И вот уже не Сын стоит во дворе, у кареты.
Бог стоит там.
Пока ещё просто бог, но совсем скоро там будет стоять Бог Сотворённый, власти которого хватит на то, чтобы стереть существование Иггдрасиля и всех Побегов его, и чтобы исправить этот Мир, дать ему заслуженную завершённость, исполнив мечту архангела Михаила и всех пернатых, пошедших за ним.
Один шаг остался до черты, из-за которой не будет возврата, ведь вновь станет Он тем, кем был до того, как, получив от меня в дар Смерть, умер в первый раз.
Сын замер.
Нет для него возврата за ту черту – крепко держит Молчунья Его, не даёт забыть Себя, обратившись в бездушного бога, бога для самого себя, бога в самом себе.
Но