я еду на восток. Если когда-то во мне и жил страх, то теперь его не осталось. Я долго не могу отыскать дом, в котором остановился Голод, но в конце концов нахожу. Он ничем не выделяется среди других. Я могла бы проехать мимо, если бы не злобного вида мужчины, маячащие вокруг.
Один из них замечает меня и делает несколько угрожающих шагов навстречу, а потом скрывается в доме. Явно пошел обо мне доложить. А значит…
Значит, Голод внутри.
Сердце у меня бешено колотится.
Голод там, и через несколько мгновений он узнает, что в этом проклятом городе остался кто-то живой.
Прежде чем остальные люди, стоящие на страже, успевают что-то предпринять, я еду прочь и останавливаюсь только через три квартала, когда натыкаюсь на заброшенный дом.
Я достаю из своей тележки кое-какое оружие и жду, когда кто-нибудь из людей Голода придет за мной или, еще хуже, какое-нибудь из этих чудовищных растений вытянется из земли и раздавит меня насмерть. Я уже почти готова к этому, но ничего не происходит. Минуты текут за минутами, солнце опускается ближе и ближе к горизонту.
Жнец здесь, в этом городе, в нескольких кварталах от меня. При этой мысли адреналин зашкаливает, и в душе рождается желание броситься к этому особняку, высадить двери и ворваться внутрь. Но я заставляю себя выжидать, обдумывая что-то вроде плана, пока небо становится темнее.
Я медлю до тех пор, пока не наступает ночь, и только после этого покидаю свое укрытие. Два клинка висят у меня на бедрах и еще один – на груди. Кожаные ремни, которыми они пристегнуты, ощущаются непривычно. Еще два месяца назад для большинства законопослушных граждан такое количество оружия было бы явным излишеством. Теперь же этого может оказаться еще и недостаточно для защиты от Голода и его людей.
Я крадусь к дому, где он остановился, и сердце колотится сильнее. Я знаю о всаднике достаточно, чтобы понимать: люди уже пытались и не смогли его убить. Но это не заставляет меня замедлить шаг.
Особняк прямо передо мной. Мимо не пройдешь. Это единственный освещенный дом в городе. Горят масляные лампы, и снова кучка мужчин торчат у дверей. Некоторые стоят, другие сидят и курят на лужайке перед домом. Один шагает взад-вперед, отчаянно жестикулируя на ходу: он что-то говорит, но на таком расстоянии я не могу расслышать.
Держась в тени, сворачиваю в тот квартал, который тянется за домом. Между темными пустыми домами никого нет. Неудивительно: Голод, скорее всего, не ждет нападения, он ведь уже уничтожил бо2льшую часть населения города.
Прикинув, какой из домов расположен точно напротив особняка Голода, я пересекаю двор и пробираюсь к задней части усадьбы. Здесь царит пугающая тишина.
Я перелезаю через каменный забор, разделяющий две усадьбы, и спрыгиваю на мягкую землю.
Сердце начинает колотиться с новой силой, дыхание то и дело перехватывает. Вот она, точка невозврата. До сих пор я еще могла последовать совету старика: бежать, спасать свою жизнь. Могла бы существовать дальше. Это было бы одинокое существование, совсем не похожее на привычную жизнь, но я осталась бы жива, чего нельзя сказать о большинстве людей.
Я делаю шаг вперед, потом