говорить о том, кем мне пришлось стать. Но я не собираюсь больше быть этой женщиной. Хватит с меня.
По какой-то внезапной прихоти я посылаю в комнату воздушный поцелуй и выхожу за дверь, оставив прошлое позади точно так же, как змея сбрасывает старую кожу.
______
Я отхожу от города на такое расстояние, чтобы запах смерти остался позади. Останавливаюсь, ставлю палатку и живу в ней больше недели, ожидая, когда раны окончательно затянутся. Оружие держу наготове – разбойники печально известны своим обыкновением нападать на путников, – однако страх мой оказывается напрасным. Вокруг не видно и не слышно ни души.
Как только раны перестают беспокоить, я отправляюсь в путь. В путь, в путь. Дни сливаются, перетекая один в другой, и наконец превращаются в недели. Продвигаюсь я медленно: и раны мешают, и еду надо где-то добывать. А это значит, приходится заходить в новые и новые города, заваленные разлагающимися мертвыми телами, пробираться в чужие дома и красть еду у тех, кому она больше никогда не понадобится.
Дело осложняется еще и тем, что мне нельзя потерять след Голода. Спросить, куда он направился, не у кого, остается полагаться на собственную интуицию. Правду сказать, это не составляет особого труда. Всадник губит посевы на своем пути всюду, где бы ни появился, – остается только ехать следом по мертвым полям и садам.
Везде меня встречают мертвые тела. На деревьях, вдоль полей, на дорогах, у домов и застав, там, где только можно, – и все это пленники ужасных растений. Жужжание мух почти не смолкает. Глупо было думать, что уход из Лагуны как-то поможет спастись от зрелища бесконечных смертей. Ничего другого от городов и селений больше не осталось.
Однако при всем изобилии ужасов в моем путешествии есть и своя красота. Я вижу простирающуюся километр за километром Серра-ду-Мар – горную цепь, которая вытянулась вдоль побережья, словно лежащая женщина. Слушаю голоса птиц и насекомых, которых никогда не замечала, пока жила в городе. А иногда, если ночь выдается ясная, вообще обхожусь без палатки: ложусь спать прямо под звездами и долго гляжу на их далекие огоньки.
В общем, не все так плохо.
Не говоря о том, что, раз уж наступил конец света и с секс-работой покончено, можно от души плевать на то, как выглядит мое лицо или тело. Что очень приятно. А еще не придется больше терпеть на себе ерзанье чьей-то похотливой туши. Это тоже приятно.
Черт! Даже после всего что произошло, я остаюсь оптимисткой.
За все время своего путешествия я встречаю только одну живую душу. Случайно натыкаюсь, проезжая через прибрежный городок Барра-Велья. Я не знаю, кто этот человек и почему его пощадили, но самая правдоподобная догадка – что он рыбак и был в море, когда Голод пришел в его город. Тут же мне приходит в голову: а не причалил ли кто-то из местных рыбаков к Лагуне в ту первую неделю после прихода всадника, пока я металась в лихорадке. Не сошел ли на берег, чтобы увидеть перед собой город во власти смерти? При этой мысли волоски на руках встают дыбом.
Я