Голову остается только положить ему на плечо, больше некуда, и я волей-неволей вдыхаю его запах. Вот так спят влюбленные, уютно примостившись в объятиях друг друга.
Почему я вообще об этом думаю?
– Только не воображай себе ничего такого, – говорю я вслух, как будто это не у меня, а у всадника в голове бродят грязные мысли.
– Ну да, твое тело сейчас так соблазнительно, – язвит он.
Щеки у меня слегка теплеют.
– Я же не знаю, на что ты способен.
– У меня сейчас даже рук нет. Пока я не получу их назад, думаю, ты можешь не беспокоиться о моих способностях.
– Погоди-ка… получишь назад? – переспрашиваю я слабым голосом.
Всадник не отвечает. Но теперь я уже не могу думать ни о чем, кроме его ран. Как сейчас вижу перед собой его чудовищно изуродованное тело, лежащее в грязи, словно выброшенный мусор.
– Как ты выжил после того, что с тобой случилось? – спрашиваю я.
Молчание.
– Я не могу умереть, – наконец отвечает он.
Не может?
– А-а.
Молчание затягивается.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я. Насколько мне известно, всадников четверо, и я не имею ни малейшего представления, кто из них передо мной.
Клянусь, я чувствую, как он смотрит на меня своими пугающими зелеными глазами. Начинает смеяться в темноте.
– А ты не знаешь? – говорит он наконец. – Я – Голод, третий всадник апокалипсиса, и я здесь, чтобы убить вас всех.
Глава 9
Что бы он ни говорил, он не убивает меня. По крайней мере, пока.
Однако он не перестает смеяться, и от этого смеха у меня волоски на руках встают дыбом. Самое время убрать голову с его плеча и мотать отсюда.
И почему я вечно влипаю в такие переделки?
А Голод все смеется, смеется и смеется. Этот человек определенно тронулся умом. В какой-то момент его смех начинает звучать иначе, громче, и наконец переходит в рыдания.
Я лежу в его объятиях, чувствуя себя еще более неловко и неуютно, чем раньше. Не знаю, чего я ожидала, когда спасала его, но вряд ли этого.
Третий всадник апокалипсиса лежит рядом со мной, и у него нервный срыв.
Звучит это страшно. Его плечи вздымаются с каждым всхлипом.
Я не знаю, что делать. Я думала, самое трудное – это спасти его, но теперь ясно, что физически всаднику ничто не грозит… пока что, а вот рассудок его в опасности. Он до сих пор заперт в какой-то тюрьме, и я не знаю, как его освободить.
Наконец, не придумав ничего лучшего, я протягиваю руку и снова начинаю гладить всадника по волосам.
– Ш-ш-ш, – бормочу я, – все хорошо. Все будет хорошо.
Пустые банальности слетают с моих губ. Я сама не знаю что говорю. Конечно, все совсем не хорошо, и ничего хорошего не будет, и мне совершенно незачем утешать Голода (чертово дерьмо!) и стараться, чтобы ему стало легче.
От моих поглаживаний плач всадника затихает. Теперь он только судорожно втягивает воздух.
Моя рука замирает.
– Не останавливайся, – говорит всадник дрогнувшим голосом.
Я возвращаюсь к своей миссии милосердия. Долгое время