вешать.
Спорить с ними? – Штыками. Опровергать их ложь? – Пулями.
29 августа 1941
Война нервов
Во время первой мировой войны я был на Западном фронте. Я видел, как немцы штурмовали форты Вердена. Они шли рядами под огонь и падали. Вслед шли другие. Земля была покрыта немецкими трупами. Но каждый день новые полки шли в атаку. Они казались непоколебимыми. А потом настал день, и они не вышли из окопов. Они сидели как мертвые: их нервы не выдержали.
Это было осенью 1918 года – они перечисляли свои победы: «Мы в Брюсселе, мы в Белграде, мы в Бухаресте, мы в Киеве». И вдруг повернули с фронта домой: победители превратились в дезертиров. Главнокомандующий германской армией послал к союзникам парламентариев: он молил о перемирии.
Поразительна легкость, с которой немцы переходят от упоения к отчаянию, от самодовольства к самоуничижению, от педантизма к анархии. Все знают, что немцы аккуратны. Эта аккуратность доходит до безумия. В берлинских квартирах я видел на сахарнице надпись «сахар», на выключателе указание «свет – вверх» (это у себя в комнате!). Когда немец путешествует, он везет зонтик в футляре, и на футляре написано «зонтик». Но от фанатичного порядка он легко переходит к полному беспорядку. В захваченных странах немцы ведут себя, как дикари: ломают, жгут, режут племенных коров, рубят плодовые деревья.
Как-то в Берлине была демонстрация гитлеровцев – года за два до воцарения Гитлера. Полиция разгоняла демонстрантов. Это происходило в парке. Убегая от полицейских, гитлеровцы бежали по дорожкам – они боялись помять газон: за это полагалось три марки штрафа. А теперь они с увлечением вытоптали пол-Европы.
Прошлым летом в Берлине я видел забавную сцену. Автомобилей в городе почти не было за отсутствием бензина. На людном перекрестке стояла толпа пешеходов. Мостовые были идеально пусты, но люди глядели на красный диск светофора и, как завороженные, не двигались. И вот этим сверхдисциплинированным немцам их командиры вынуждены ежедневно напоминать: нельзя напиваться до бесчувствия, нельзя терять в лесу пулеметы, как булавки, нельзя скидывать бомбы в болото, когда их приказано скидывать на город.
Они начали войну против нас с истерических восторгов. Они каждый день «уничтожали» Красную Армию. Они каждый день «ликвидировали» советскую авиацию. Нельзя было понять, как можно в третий или в четвертый раз «уничтожить» авиацию, которая уже была «уничтожена» за неделю до того. По радио они прерывали военные сводки кошачьими концертами: били в барабаны, дули в трубы, мяукали «гейль», пускали хлопушки. Теперь их дикторы меланхолически говорят: «Сопротивление красных растет».
На убитом ефрейторе Рузаме нашли три письма: он не успел их отправить. Первое письмо помечено 31 июля. В нем чувствуются первые сомнения:
«Прошло уже шесть недель, как мы находимся в чужой стране. Войну на востоке мы представляли себе иначе. Мы знали, что русские будут драться, но никто не предполагал, что они будут так отчаянно драться. Мы принимали участие в боях