ее жизнь непродумана. Поля кончились, и они двигались по шоссе, окруженному промышленными зданиями и сетчатыми заборами.
– Не против музыки? – спросила Беатрис. Она не дождалась ответа: из динамиков полился нестройный джаз.
Фрэнк воскрес из мертвых:
– Пожалуйста. Нет.
Беатрис рассмеялась и сделала музыку громче. На мгновение Лиззи возненавидела ее почти так же сильно, как ненавидела джаз.
Фрэнк вытащил из заднего кармана брюк подставку для пивных кружек. Ее квадратные края стали закругленными, ощипанные беспокойными пальцами, но название все еще можно было различить – «Бар Макэлхенни».
– Понимаю, что напрашиваюсь на взбучку, но я не могу вспомнить ничего из вчерашнего вечера.
– Ты охренеть какой рисковый, Фрэнк Дюркан, – сказала Лиззи.
Он поднял подставку.
– Рискну предположить, что мы выпили несколько пинт пива в прекрасном заведении Макэлхенни?
– Невероятно, – сказала Лиззи.
Машина покачнулась, когда Конор захохотал, Беатрис вторила ему лишь на один вздох позже. И тут Лиззи сломалась. Слезы потекли снова. Никто не мог понять, смеется ли она от слез или плачет от смеха. Вскоре все затихли и молчали всю оставшуюся дорогу.
Глава 2
Мой милый мальчик
Высадив Лиззи и Фрэнка у их дома, Конор опустил все окна машины и наслаждался потоком свежего воздуха. У него было такое чувство, будто он сбросил с себя рюкзак, полный камней, после похода, длившегося целый день.
– Бедная Лиззи, – сказал Конор.
– Она всегда плачет. Гормоны. – Возможно, Беатрис не ошибалась, но она была резка. – Она рассказала мне, что у нее пременопауза. Это совершенно нормально.
– Да, конечно, но Фрэнк бывает эгоистичным придурком, – сказал Конор.
– Фрэнк – это Фрэнк. Он всегда честный[3]. – Она хихикнула над собственной шуткой.
Конор не знал, какого ответа ожидал, но точно не смеха.
Конор вырос в Крамлине, в тупике, окруженном двухэтажными муниципальными домами, облицованными штукатуркой под песчаник. Он был единственным ребенком, но это не имело значения: большую часть времени он проводил у соседей, с шестью детьми Фаррелли. Когда он подъехал к дому своих родителей и увидел, как миссис Фаррелли отчаянно машет рукой из окна гостиной, он понял, что это не к добру. Он сказал Беатрис идти дальше без него.
Миссис Фаррелли топталась на крыльце:
– Конор. Как дела?
У Конора раскалывалась голова, и он чувствовал себя настолько обезвоженным, что щипало глаза.
– Отлично, спасибо. Все в порядке?
– Молли тут потерялась. Ты знал? – Она понизила голос.
Отец несколько раз шутил о том, что семидесятичетырехлетняя мать Конора быстрее, чем можно подумать. Конор не обращал на это внимания.
– На прошлой неделе она бродила по парку, искала тебя, чтобы ты зашел на чай, и так расстроилась, потому что не смогла тебя найти…
– Ага.