склонила голову набок. Хилый, слабый берсерк… Насмешка природы. Да и еще и, если ей не изменяет память, сын уважаемого вождя. Сколько насмешек он вытерпел от соплеменников? Сколько разочарованных взглядов каждый день ловил на себе? Сколько хлебнул горечи?
Но эта история – не о нем.
– Ты прав, мой мальчик. Я ненавидела собственное тело. Настолько, что хотела существовать вне всяких границ, выпустить свой дух на свободу.
Лелль охнул, безотчетно подавшись вперед.
– Верно, вы ведь не могли тогда стать ревенантом…
Бадо́ улыбнулась ему, как наставница, довольная своим учеником.
– Потому что полуночной магии тогда не существовало.
Сейчас подобное и представить сложно – особенно кому-то вроде Лелля, который с рождения чувствовал близость мира теней, и десятки, а то и сотни раз становился свидетелем полуночных чар. Однако в детстве и юности Бадо́ существовала лишь единая магия, что даровала своему народу богиня-мать Дану.
Только десятилетия спустя эту магию стали называть рассветной – когда появилось нечто противоположное ей.
– Поэтому я пришла к Каэр – Туата Де Данная, что и стала первой в мире сноходицей. Как же она обрадовалась мне! Нет, даже после потери любви всей своей жизни она не была по-настоящему одинока. Лебедушкой она плыла по океану грез и без помех проникала в чужие сновидения. За кем-то из людей она, по собственному признанию, лишь наблюдала, с другими вела долгие беседы, что оставались в памяти людей и поутру. Но жизнь переменчива, а сны сменяют друг друга, как и окружающие Каэр люди. Общим у них было лишь одно: рано или поздно, они уходили. Наступало утро, и Каэр искала иных визави.
– Звучит одиноко, – вздохнул Лелль.
– Сказал скальд, – рассмеялась Бадо́. – Разве бродить по свету, петь песни, рассказывать истории и день ото дня видеть десятки новых лиц – не твоя судьба?
– По-моему, вы путаете меня с бродячим менестрелем.
Улыбка застыла на губах Лелля, взгляд сделался испуганным.
– Я сегодня в прекрасном настроении и, так уж и быть, не буду обращать тебя в пепел, – благодушно пообещала Бадо́.
Успокоенным, однако, Лелль почему-то не выглядел.
Откашлявшись, сказал:
– Я не хочу покидать общину и Пропасть. С куда большей охотой я бы заперся в родном доме до тех пор, пока не сочинил бы идеальную песню. Которая стоила бы того, чтобы спеть ее всему городу.
Бадо́ лукаво прищурилась.
– Ты везунчик, Лелль. Тебе уже выпала такая возможность. Осталось лишь ее не упустить.
Скальд тоскливо озирался по сторонам, глядя на сомкнувшиеся кольцом вокруг него тени. Вездесущие, они повисали в воздухе, наполняли вечную тьму за пределами крепости или же воплощались в той или иной ее части – в резных колоннах, покрытых барельефами стенах и скамьях, на которых никто никогда не сидел.
Ничего, Лелль привыкнет.
В конце концов, к этой мрачной клетке пришлось привыкнуть даже свободолюбивой