Григорий Кружков

Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2


Скачать книгу

target="_blank" rel="nofollow" href="#n_13" type="note">[13]

      Здесь у Китса не Поэзия, а ее подруга Одиночество, не заоблачные вершины, а крутая гора (обсерватория Природы), но сама смена планов – от головокружительной высоты до пчел на луговинах, до отдельного цветка или паучка – та же самая.

      Это стихотворение Джона Китса, по моему предположению, привлекло внимание Николая Огарева, который в 1856 году написал свое подражание:

      О, если бы я мог на час один

      Отстать от мелкого брожения людского,

      Я радостно б ушел туда, за даль равнин,

      На выси горные, где свежая дуброва

      Зеленые листы колышет и шумит,

      Между кустов ручей серебряный бежит,

      Жужжит пчела, садясь на стебель гибкий,

      И луч дневной дрожит сквозь чащи зыбкой…

(Н. Огарев. «Sehnsucht»)

      Увлеченный этим широким размахом поэтического маятника: город – выси горные – пчела на качающейся травинке, Огарев и пошел за Китсом, – который, в свою очередь, шел за Вордсвортом.

      В России судьба Вордсворта сложилась не очень удачно. Лорд Байрон оказался ближе русскому сердцу. Даже сентиментальный Жуковский мгновенно зажегся Байроном, а к предложению Пушкина переводить Вордсворта (который, предположительно, должен быть ему «по руке») остался равнодушен – не разглядел.

      На родине поэтическая иерархия обратная: Вордсворта помещают значительно выше Байрона. В чем причина этой незыблемой репутации «поэта Природы» на протяжении вот уже двух веков? Наверное, как раз в том, что Уильям Вордсворт – очень английский поэт. Задумчивый, упрямый, мягкосердечный; его поэтический герб выкрашен в зеленый цвет, напоминающий одновременно об английских пастбищах и о том, что «man is but grass»[14]. Господь, сотворивший и тигра, и овечку, решил сразу после Блейка подарить миру Вордсворта.

      Уильям Вордсворт (1770–1850)

Отголоски бессмертия по воспоминаниям раннего детства

      Ода

I

      Когда-то все ручьи, луга, леса

      Великим дивом представлялись мне;

      Вода, земля и небеса

      Сияли, как в прекрасном сне,

      И всюду мне являлись чудеса.

      Теперь не то – куда ни погляжу,

      Ни в ясный полдень, ни в полночной мгле,

      Ни на воде, ни на земле

      Чудес, что видел встарь, не нахожу.

II

      Дождь теплый прошумит –

      И радуга взойдет;

      Стемнеет небосвод –

      И лунный свет на волнах заблестит;

      И тыщи ярких глаз

      Зажгутся, чтоб сверкать

      Там, в головокружительной дали!

      Но знаю я: какой-то свет погас,

      Что прежде озарял лицо земли.

III

      Я слышу пение лесных пичуг,

      Гляжу на скачущих ягнят,

      На пестрый луг

      И не могу понять, какою вдруг

      Печалью я объят,

      И сам себя виню,

      Что омрачаю праздник, и гоню

      Тень горестную прочь; –

      Чтоб мне помочь,

      Гремит веселым