Анна Алиева

Дорога праха


Скачать книгу

рам, тонким вазам, резным колоннам и аркам, соединяющим коридоры. Один из дверных проёмов был украшен сложной вязью. Каз задела холодную рукоятку с острыми краями – чуть не порезалась, – а чуть выше нащупала подкову. Размашистую, больше человеческой головы. Казимира отпрянула. Три точки будут точно в центре подковы. Большие, всегда холодные.

      После Катастрофы все дети рождались больными обскурией. Ни лекарства, ни иммунитета, ни надежды на выживание.

      Первый ребёнок без единой синей отметины появился лет пятнадцать спустя и, конечно, стал мессией. Чистый. Избранный. Сколько сказок о нём сложат, сколько молитв ему пошлют перед сном или смертью.

      Акушерка, которая принимала роды, решила, что эти странные отметины на ноге малыша – следы обскурии. Не бывает же таких родинок и родимых пятен: полукруг и три точки в центре. Потом Белые скажут, что это Дэум коснулся младенца, прежде чем отправить его в мир людей.

      Белые сделают его отметины своим символом. Знаком устрашающим и подчиняющим, знаком, затыкающим рты и разрезающим глотки.

      Запах старой одежды и пыли вдруг сменился вонью, и не как в Ордене Гур, где смерть – твой спутник и коллега. Здесь стоял смрад пыток, страха, мочи и крови, которые никогда не смыть с белоснежных стен.

      Казимира почувствовала, что задыхается. Что за… Ах, близость к эшафоту заставила понервничать? А теперь подумай, что случится, когда княжеская советница всё разнюхает? Доложит князю или сразу сдаст Белым псам? Ты не кого попало убила, а резистентов. Целую семью. Что скажет на это его светлость?

      Казимира почти вывалилась во внутренний дворик и споткнулась на ступеньках. Воздух забивался в горло, будто комья влажной земли. Пытаясь удержаться, она зацепила рукой сухой куст и распорола ладонь.

      Дыши. Дыши, зафери бы сожрали твою печень!

      Каз закрыла глаза и прошаркала по каменной дорожке взад-вперёд, взад-вперёд. Остановилась. Отставить истерики! Если ты не будешь болтать, никто ничего не узнает.

      Дыхание выравнивалось, в ушах переставала стучать кровь, кулак расслабился. Казимира вернулась к лестнице и на последней ступеньке присела на корточки, накрыв глаза рукой. Фух, даже лоб вспотел, нехило же её пробрало.

      Невольно Казимира вспомнила тех Белых, что присутствовали на её суде. Гур не дали им права голоса – скажите спасибо, что вообще пустили, – но Казимира кожей чувствовала их ненависть, бешенство, презрение.

      Ненависть, злость, гнев – эти слова слишком мягкие, пустые. В них не хватает веса, чтобы передать, что тогда думали о Каз Белые.

      В гастинском есть слово «хоркефрéт». Его произносят, с отвращением приподнимая губу и морщась. «Хоркефрет» – это та степень ненависти к живому существу, что тебя трясёт от желания превратить его лицо в месиво, переломать кости и оставить врага захлёбываться в собственной крови. Вот это настоящее чувство, а не мелочные «злость, ненависть».

      Реальность пробилась сквозь воспоминания стрёкотом насекомых и мычанием давно недоенной