академик Дмитрий Прохоров, пригладив свои непослушные вихры с пробивающейся проседью, присел на свободное кресло старшего помощника капитана звездолёта. И, в который уже раз, по выработанной годами привычке, стал прокручивать в голове все события земной экспедиции на Шибурру. Первой дружественной планетой с цивилизацией рептилоидов.
Прохоровский микрочип встроенной системы жизнеобеспечения, через следящий антропологический терминал звездолёта «Арго-1», тут же стал передавать на индивидуальный монитор космонавта все мыслительные образы, которые проносились в хаосе воспоминаний. Весь сумбур воспоминаний классифицировался по категориям важности, по хронологии и хранился какое-то время в оперативной памяти терминала.
Это было очень удобно, так как значительно облегчало документальную отчётность, которой в этом корабле было не меньше, чем в любом чиновничьем аппарате. По желанию эту индивидуальную информацию можно было и уничтожить, если кто не хотел предавать гласности некоторые интимные моменты своих воспоминаний. Но поскольку эта система срабатывала только в специальном кабинете при командирской рубке, люди были уверены в полной секретности своих воспоминаний и никак не чувствовали себя под «колпаком тотального наблюдения». Если, конечно, кто-то не делал это специально, для своих нездоровых интересов. Правда, следящая система пресекала не совсем этичные попытки прямо на корню, слабым, но очень болезненным разрядом статического электричества.
– Ну, и как тебе в моём кресле? Ложементы не жмут? – от неожиданного баса старпома академик вздрогнул, и экран мыслеприёмника мгновенно отключился.
– Извини, Дима, что помешал. Я почему-то не подумал, что ты можешь придаваться воспоминаниям в моём кресле, – продолжал, как ни в чём не, бывало, старший помощник капитана, подходя ближе к креслу и кладя руку на Димкино плечо, – И чем это кресло вас всех так манит? Мёдом, что ли намазано? Или воспоминания глубже становятся, а? Что скажешь, академик? Опять занимаешься самоанализом своего душевного состояния?
– И это тоже, Петрович. С добрым утром, – вставая с кресла, Димка бросил мимолётный взгляд на корабельный хронометр, попутно крепко пожимая руку давнему другу, – Неплохое начало дня, верно, старпом? А что касается этого кресла…, да оно у тебя, Петрович, самоё тёплое и уютное по всему звездолёту. Уж мне-то да не знать? И вообще, Игнат Петрович, я, как один из директоров проекта, имею полное право сидеть в любом кресле этого звездолёта.
– О! Уже пых-пых? Ты чего, академик, обиделся или как? И даже не думай говорить, что я не прав. Ты уж поверь мне, Дима, времени у нас всех было предостаточно, чтобы хорошо изучить друг друга. И если ты вдруг начинаешь лучшего друга называть по имени и отчеству, значит, обиделся. Ну, извини, что нарушил ход твоих глубоких воспоминаний.
– Вот не выдумывай, Петрович, ничего такого подобного и в мыслях не было!
– Да? – старпом недоверчиво приподнял левую бровь, – А я, грешным делом, уж было решил, что тебя опять тяжёлые воспоминания гнетут?
– Вот в этом ты прав, Петрович. Куда от них денешься? Так и лезут, будь они не ладны, душу беспокоят….
– Э-э-э, друг, знаешь, что говорит в этих случаях наш главный корабельный психолог? Она обычно говорит, что….
– Знаю, Петрович, – не совсем вежливо перебил Димка, – она ведь моя супруга. А родственники друг друга обычно не лечат, только в крайних случаях.
– Так, может, сейчас самое – то время?
– Что? Ну, ты и наглец, Игнат! Вот, хрен тебе, не дождёшься!
– Так это же просто замечательно, Димка! И вообще, устал я тебя всё время подкалывать. Не очень достойное это занятие для старшего помощника капитана звездолёта «Арго-1» Игната Фоменко. Кстати, как там Тнарипса? Всё в порядке?
– Да не совсем, Игнат, – как-то сразу посерьёзнел академик Прохоров, – У сына какие-то непонятные проблемы с иммунной системой. Вот сегодня как раз идём на приём к главному врачу звездолёта. Тот, правда, уверяет нас, что ничего страшного нет. Предлагает небольшой курс лечения стволовыми клетками. У меня такое ощущение, Игнат, что мы не в звездолёте современном находимся, а в каком-то глухом селе. И моего сына пытается лечить какой-то древний деревенский дед-знахарь.
– Этот дед знахарь, как ты говоришь, между прочим, отличный специалист своего дела. А если ты намекаешь на неудачу с Карлосом и удивительное его самоизлечение, то я тебе скажу старую истину, – старпом сурово взглянул на академика Прохорова, – человек, ведь, не Бог. А если возомнит себя таковым, то всё может кончится очень плохо. И прежде всего для него самого. Это я так, на всякий случай. Ты не подумай, Дима, ничего личного….
– Ого, прямо целая проповедь. Ладно, Петрович, тебе уже пора идти вахту сдавать. Убедись в исправной работе автопилота, а мы, наверное, прощаться будем. Мне же ещё своих родных проведать надо, морально поддержать и привет от тебя передать Тнарипсе, и твоему брату. Ты не очень сердись, Игнат, что я его иногда называю «дед-знахарь». Это от большого уважения к нему.
– Угу, да я так и понял, Дима. К тому же, пока мы тут мило беседовали, я свою работу уже сделал, всё проверил. Все системы