говорила и, глядя прямо в глаза, добавил:
– В Обкоме не все такие некомпетентные, как вы думаете…
– А почему же тогда у нас ничего нет в магазинах? – съехидничала.
На что он ничего не ответил.
А ночью… Ночью опять все крутилось в голове: а что если «рецидив прошлого» вспыхнет? Загремим мы с Платоном… И было страшно не столько за себя, сколько за детей.
И все же происходит у нас в городе что-то «впервые»! Вот сегодня, к примеру, в честь тысячелетия крещения Руси у Свенского Монастыря15 – праздник, правда, проводят его не православные христиане, а баптисты. Ну что ж, тем более любопытно.
Вдруг пошел веселый, обильный дождь и по асфальтированным дорожкам потоком ринулась вода. Мы с дочкой семеним под зонтиком, подхватив подолы длинных юбок, а рядом широко вышагивает Платон. Ну, наконец-то и берег реки! В дальнем уголке луга, у самой Десны, мозаика из пестрых зонтов, сценка с плакатом: «Велик Бог. Все им создано, все им стоит». В стороне, возле серых ширм, стайка юношей и девушек в белых, длинных рубахах.
– Что это они?.. – спрашиваю у Платона.
– Может, ангелов будут изображать?
Нет, оказалось, что их будут крестить.
Речи, песнопения, чтения стихов… Всё это длинно, скучно, и не затрагивает душу.
За спиной у верующих торгует буфет, снуют пацаны, лижут мороженое. Недалеко от нас армяне запалили покрышку, чтобы согреться, и вонь от горящей резины понесло прямо на нас, отчего – да и от мокрой травы, сырой одежды, обуви, тяжелой, грязной воды реки – становится как-то не по себе.
Но вот начинает играть духовой оркестрик в маршевом ритме вроде бы и знакомую мелодию, под которую нелепо просятся слова: «Впе-еред, впе-еред, на-арод тру-до-вой…» и «ангелов» ведут на берег, пресвитер спускается в серую, холодную воду и начинает по очереди окунать в нее головы посвящаемых… А они улыбаются! А они не замечают ни дождя, ни холодного ветра. Счастливцы! Я смотрю и завидую им, потому что этот праздник для нас – только спектакль, а для них…
И все же! Когда поднялись мы к Свенскому монастырю и с высокого обрыва вдруг развернулась прекрасная панорама задеснянских далей, то затрепетала и моя душа.
Прочитала в «Новом мире» мемуары Гнедина, работника посольства двадцатых годов. Пишет, как пытали и допрашивали его на Лубянке, в Лефортово, в Сухаревских тюрьмах. Чудовищно, дико.
Еще и вечером, по телевизору – воспоминания академика Дмитрия Лихачева о Соловках в Карелии, где из монастыря большевики устроили концлагерь для политических заключенных с пытками и расстрелами.
А ночью: какие-то мафиози заставляют нас уехать; мужик в рваной фуфайке, с ружьем через плечо, протискивается в квартиру, а я смотрю ему в глаза и вдруг понимаю: пришел убивать. И просыпаюсь… Хорошо, что на этот раз не кричала!
«Дефицит положительных эмоций», как теперь часто слышим.
Теперь