чтобы обновить свой организм в течение нескольких лет и снова уйти в труд, через который будешь расточать перлы своего гения в утешение и помощь людям. Ты здесь гость Вечности, в Ней ты здесь встречен, с Нею уйдёшь. И каждый день твоей жизни – день дежурства у черты Вечности. Не в Общине ты «погостил» и не из неё уйдёшь – здесь весь смысл твоего существования. Ты из Вечности пришёл, в Ней живёшь в форме временного Лёвушки на земле и к Ней уйдёшь, но уйдёшь, обогащённый новым опытом, с открытыми глазами, постигая путь к совершенствованию и зная, как работать над собой, чтобы добиваться духовной освобождённости. Ты увидишь здесь многих гениев, узнаешь особый путь их жизни на земле. Ты узнаешь здесь ещё больше простых людей, в которых раскрываются лишь некоторые черты их талантов. Тяжкий или лёгкий путь, которым они следуют, зависит лишь от того количества предрассудков и личных слабостей, которые им удаётся с себя сбросить, то есть всё определяется тем, насколько они сумеют освободить заключённую в них Вечность от условностей.
Всё это говорил мне Иллофиллион, пока мы шли на островок Али, где нас снова встретили сторож и белый павлин. Поднимаясь в комнату Али, я был полон благоговения и благодарности к моему дорогому наставнику. Как-то особенно чётко ложилось сегодня мне на сердце каждое его слово. И в первый раз я не испытывал никаких сомнений и сожалений о собственной малости и неспособности, легко и просто подходя к книжным шкафам.
Иллофиллион тронул какую-то кнопку, и стенка раздвинулась, открывая за собою ещё ряд белых полок, полных книг. И каких только книг здесь не было! Иллофиллион вынул три небольшие книги, очень старинного вида, снова нажал невидимую мне кнопку, стенка сдвинулась, и я даже не мог различить, где она только что раскрывалась.
Подойдя к письменному столу Али, Иллофиллион раскрыл его куполообразную крышку из пальмового дерева, изображавшую два больших листа латании[2]. Он усадил меня за стол, сел рядом и стал объяснять мне написание и произношение букв языка пали. Мне всё казалось очень трудным, так как я вообще не знал ни одного восточного языка, и потому первые слова незнакомого языка, такого чуждого мне, озадачивали меня.
Но преподавательский талант моего мудрого Учителя был на такой высоте, что, когда ударил первый гонг к обеду, я уже мог свободно читать и произносить некоторые слова. Иллофиллион показал мне, как закрывать и открывать стол, задал мне урок к следующему дню, и мы спустились в парк, в обеденную столовую.
Первое, на кого я обратил внимание, когда мы вошли в столовую, была Андреева, беседовавшая с каким-то стариком на непонятном мне языке. Судя по интонациям, я понял, что она на чём-то настаивает, а старик не поддаётся и в свою очередь пытается её убедить. Сидевший рядом Ольденкотт, очевидно, тоже не понимал этого языка и, когда мы вошли, беспомощно посмотрел на Иллофиллиона, как бы прося его вмешаться в их разговор. Но Иллофиллион, взяв меня под руку, поклонился им и прошёл прямо к нашим местам.
Постепенно