в качестве приветствия, а потом сам себя мысленно обругал. Что со мной? Никогда ведь я не был таким. Как будто оробел перед девушкой, а ведь я сроду не испытывал подобных трудностей. Некоторые даже говорили, что я слишком много болтаю, а после признавались, что болтаю я в принципе очаровательно. Да уж.
– Здорова, малая, – поздоровался в свою очередь Самойлов (или называть его Лехой?), – здорова, Гриша.
– Прискакала, козявка, – проворчала баба Лена, но ее напускной тон никого не мог обмануть. Если бы голос можно было увидеть, он бы сиял. – Вот, Гошенька, знакомься, внучка моя, Алиска. С мужем.
Здесь чувство перспективы наконец вернулось ко мне (как к истинному художнику, ха), и я увидел, что за спиной внучки маячит невысокий тип – тот самый, надо полагать, муж. Отчего-то мысль об этом неприятно отозвалась во мне – словно я уже имел к этому какое-то отношение.
Алиса кивнула мне (и мы смотрели в глаза друг другу, и, кажется, настороженность уже покидала ее), а ее муж тем временем выступил-таки на передний план и направился в мою сторону, протягивая руку. Был он, как я уже сказал, невысок, даже немного ниже жены. Ну, скажем, если в ней было около ста семидесяти (примерно), то в нем – сто шестьдесят с копейками. Наверное, он был на несколько лет меня старше, но все равно молодой, хотя и обзавелся уже довольно заметными залысинами. А еще он выглядел каким-то худосочным, щуплым, со впалой грудью. В ту пору я и сам был худым, но по сравнению с ним мог сойти за атлета. Впрочем, это впечатление оказалось обманчивым, и я понял это по неожиданно крепкому рукопожатию. В армреслинге я бы с ним не стал состязаться.
– Гриша, – сказал он.
– Гоша, – сказал я.
Алиса почему-то хихикнула.
– На нашей улице сказали, машина какая-то в эту сторону вчера проехала, – продолжил ее муж, пожимая руку Самойлову.
«И вот поэтому вы здесь», – догадался я. Тем не менее, это был какой-то вариант светской беседы, и я не мог ее не поддержать.
– Да, думаю, это был я. Я, знаете, особо не знал, куда еду. Просто… э-э-э… фактуру присматривал. Я художник.
Сейчас я уже не чувствовал никаких угрызений совести, и ложь далась на удивление легко, словно я и сам в нее верил. Все дело в том, что мне очень хотелось произвести впечатление. На нее, на остальных мне было плевать. Я даже украдкой покосился на Алису, которая в это время подошла к бабушке, чтобы помочь с последними хлопотами по кухне.
Черт, это действительно тяжело – говорить о ней. Но я продолжу.
Мы сидели за столом, выпили по одной, потом еще по одной (я решился), вели беседы. Я понимал, что от меня ждут некой презентации, поэтому вкратце обрисовал свою биографию. Не забыл про свою маленькую ложь, вскользь упомянув, что некое издание ждет от меня набросков (и даже не покраснел), но в основном говорил правду, ибо она лучше всего обрамляет ложь. Упомянул даже о том, что играл в группе – вроде как хобби у меня такое.
– А у меня гитара есть, – обрадовался Самойлов. – Покажешь