поднос. – Спасибо, дружок.
Принесенный кофе оказался густым, как грязь.
– Конечно, публикация памфлета была сопряжена с огромным риском, – продолжал Альфред, – но я в душе игрок, поэтому решил рискнуть.
– А потом изъяли тираж, – напомнила я. – После войны банд.
– Символический жест. Вдобавок запоздалый. К тому времени пираты штамповали «Категории» по всей стране, внося еще бо́льшую смуту в умы ясновидцев. Литература – самое мощное наше оружие, Сайену такое не по плечу. Максимум, на что они способны, – это дезинфицировать свою макулатуру. Но мы, творческая прослойка, должны особенно тщательно относиться к провокационным творениям. Изменив одно-два слова, даже единственную букву, можно необратимо изменить ход истории. Рискованное занятие, очень рискованное.
Я подлила в салеп розовой воды, размешала:
– Значит, вы больше не рискнете опубликовать нечто подобное?
– Голубушка, не трави старику душу. После изъятия тиража я отошел от дел. Памфлет живет и процветает, а твой покорный слуга влачит жалкое существование в съемной мансарде. – Альфред снял очки и потер веки. – Хотя я по-прежнему получаю процент от прочего самиздата, попадающего на полки, за исключением разве что лирики месье Вэя. Впрочем, невелика потеря – как для меня, так и для литературы.
– Мятежным настроем в его творчестве не пахнет, – согласилась я.
– Как и в творчестве других его собратьев по перу. Кроме Джексона, разумеется. В остальных случаях весь протест сводится к незаконным тиражам. – Альфред кивнул на женщину у окна, целиком поглощенную чтением: голова опущена, взгляд прикован к томику на коленях. – Поразительно, какую власть имеет над нами печатное слово! Сейчас мы наблюдаем чудо, милая.
Я покосилась на сборник страшилок, который женщина прятала под столом. Глаза скользили по строчкам, не замечая ничего вокруг. Библиомантка не просто абстрагировалась от происходящего, она постигала. Верила в то, что в обычных условиях показалось бы полным бредом.
Внезапно экран над стойкой загорелся белым. Посетители разом встрепенулись. Официант щелкнул выключателем. Теперь единственным источником света в помещении был тускло горящий экран.
На белом фоне проступили черные строки:
МЫ ПРЕРЫВАЕМ ПРОГРАММУ ПЕРЕДАЧ ДЛЯ ЭКСТРЕННОГО ОБРАЩЕНИЯ ИНКВИЗИТОРА.
– А, черт! – прошептал Альфред.
Оркестр заиграл гимн «На якоре Сайена стоим мы» (нас каждое утро заставляли петь его в школе). Едва стихли последние аккорды, изображение якоря исчезло и на экране возник Фрэнк Уивер.
Мистер Марионетка собственной персоной. И смотрел он прямо на нас. В кофейне повисла мертвая тишина. Верховный инквизитор редко появлялся за пределами архонта.
Глядя на него, сложно было определить возраст. Минимум пятьдесят. Продолговатое лицо в обрамлении прилизанных бакенбард. Волосы цвета тусклой стали плоско лежат на затылке. Инквизитор в накрахмаленном белом воротничке казался полной противоположностью уравновешенной и чувственной Скарлет Берниш, чьи нежные губы