был еще один выходной, чтобы полностью прийти в себя перед возвращением в шахту.
– За время вашего отсутствия вам была начислена премия в размере трех окладов в кредо за содействие в обезвреживании террористов, – продолжила нейросеть. – Часть суммы использована для оплаты лечения в клинике, остаток зафиксирован на вашем счету.
Генрих с трудом переваривал услышанное. Премия за содействие? Этот день в шахте остался у него в памяти как кошмар – вспышки, грохот, запах плавящегося металла. Он потер лицо ладонями, пытаясь прогнать неприятные воспоминания.
– Вам звонила Элеонора трижды, – сообщила нейросеть, как будто не замечая его состояния. – Связь с вашим коммуникатором была заблокирована на время вашего пребывания в клинике. Хотите связаться с Элеонорой?
– Да, – голос Генриха был немного хрипловат, но уверенный. – Свяжи меня с Элеонорой.
В помещении тут же ожила связь, и его сердце забилось быстрее, когда в тишине раздались долгожданные гудки.
– Генрих, милый! – на грани слышимости дрожал взволнованный голос Элеоноры, когда он услышал ее, а затем на голографическом экране появилось ее лицо. Глаза блестели от напряжения, губы дрожали, будто она пыталась сдержать слезы. – Я так волновалась! Мне пришло сообщение, что ты пострадал при атаке террористов, а потом я увидела новостные ролики… Эти отчеты, эти кадры… Ты точно в порядке? Ты не ранен? Все хорошо?
Генрих тяжело сглотнул, стараясь придать своему лицу уверенное выражение. Видеть, как она переживает, было почти невыносимо.
– Да, все нормально, любимая, – его голос звучал чуть хрипло, но он пытался звучать бодро. – Я не ранен, только… небольшой шок. В клинике лечили больше его, чем что-то серьезное. Все хорошо.
Он попытался улыбнуться, но уголки губ дрогнули, и улыбка вышла немного натянутой. Элеонора пристально всматривалась в его лицо, как будто могла через экран увидеть то, что он старался скрыть.
– Ты уверен? – ее голос стал чуть мягче, но тревога еще звучала в каждом слове. – Ты выглядишь уставшим… А нам скоро проходить тест.
– Эля, правда, все хорошо, – Генрих провел рукой по волосам, будто этот жест мог убрать всю тяжесть с его плеч. – Я дома, я с тобой говорю. Это самое главное.
На мгновение повисла тишина, наполненная теплом их взаимопонимания. Элеонора глубоко вздохнула, а ее лицо смягчилось, хотя тревога окончательно не ушла.
– Хорошо, – наконец ответила она, слегка кивая. – Но пообещай мне, что будешь беречь себя. Ты ведь знаешь, как много ты для меня значишь.
– Обещаю, – тихо произнес он, и в этих словах звучала вся его любовь.
Связь неожиданно прервалась, и Генрих устало опустился в кресло. Нервы были натянуты как струна, и казалось, что тишина комнаты давит на него еще сильнее. Домашняя нейросеть, словно чувствуя его состояние, бесшумно подлетела к нему со стаканом апельсинового сока.
– Спасибо, – пробормотал он, беря стакан. Напиток был холодным,