критике со стороны некоторых советских авторов. Так, например, А. Н. Трайнин писал, что это предписываемое законом игнорирование фактической роли соучастника в совершении конкретного преступления кажется тем менее обоснованным, что оно покоится на противопоставлении степени участия степени опасности преступника. В действительности же получается наоборот, степень участия является одним из ценных показателей степени опасности преступника.[38] Аналогично считал и В. Гольдинер: «…противопоставление степени участия в преступлении степени опасности преступления и отказ от учета первого из двух моментов вызывают сомнения, так как степень участия в преступлении, наряду с другими признаками, характеризующими личность преступника, несомненно, является показателем степени его социальной опасности».[39]
На наш взгляд, при совершении преступления в соучастии к ответственности следует привлекать, несомненно, всех соучастников, однако мера наказания должна была определяться степенью участия каждого лица индивидуально в совершаемом ими преступлении, а не характеристикой личностей соучастников.
В это время можно говорить о приоритете в уголовной политике теории опасного состояния личности. Как писал М. М. Исаев: «… теория соучастия Руководящих начал вполне понятна, так как 1919-й год является одним из наиболее ожесточенных этапов гражданской войны, именно поэтому личность преступника и его классовая принадлежность выдвигаются на первый план».[40] Впоследствии положения относительно проблем соучастия, имеющих место в Руководящих началах, были отвергнуты.
Уголовный кодекс РСФСР 1922 г.[41] явился первым кодифицированным актом советской эпохи. В отличие от Руководящих начал, УК 1922 г. не содержал в себе общего определения соучастия, отсутствовали в нем и упоминания об организованных проявлениях преступной активности. В Особенной части кодекса организованная деятельность упоминалась лишь в связи с контрреволюционными преступлениями и преступлениями против порядка управления. Иные проявления организованной преступной деятельности, известные дореволюционному праву, в УК 1922 г. не встречаются, если не считать содержания притонов разврата (ст. 171).
В 1924 г., в связи с образованием СССР, были приняты «Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик». Что касается соучастия, то о нем упоминалось всего лишь в одной ст. 12, согласно которой «…меры социальной защиты применялись в отношении всех соучастников (подстрекателей, исполнителей, пособников) в зависимости как от степени их социальной опасности, так и от степени их участия в преступлении».[42]
Как мы видим, в Основных началах отсутствуют определения отдельных видов соучастников, что предоставило союзным республикам возможность самостоятельно решать данный вопрос. И здесь следует согласиться с М. И. Ковалевым в том, что такое положение, скорее, нельзя признать правильным, так как установление принципов уголовной ответственности