этаже, и поднялись наверх в комнату Махараджа. Увидев нас, он очень удивился. Думаю, он полагал, что наводнение воспрепятствует приходу посетителей. На маратхи он сказал нам, что в этот день сессии проводиться не будут, поскольку некому будет переводить. Я решил, что он хочет, чтобы мы ушли, но мы оба притворились, будто не понимаем, что он пытается нам сказать. После еще одной или двух безуспешных попыток заставить нас уйти он сдался и сел в углу комнаты с газетой в руках, при этом держа ее так, что она заслоняла его лицо, в результате чего мы даже не могли его видеть. Но меня это не тревожило. Я был счастлив одним только тем, что мог находиться с ним в одной комнате. Я более часа просидел с ним в абсолютной тишине, и это было одним из самых чудесных переживаний, которые мне приходилось когда-либо испытывать, находясь рядом с Махараджем. Я ощущал сошедшую на меня глубочайшую, буквально твердую, словно камень, тишину, с каждой минутой становившуюся все глубже и глубже. Был только свет осознавания, который настолько меня заполнил, что думать было абсолютно невозможно. Вы никогда не поймете, насколько чудовищной тяжестью является ум, пока не попробуете хоть какое-то короткое время жить без него – совершенно счастливо, в полной тишине и совершенно безусильно. Большую часть этого времени я смотрел в сторону Махараджа. Иногда он переворачивал страницу и бросал на нас быстрый взгляд, и когда он это делал, то казался все еще раздраженным тем, что мы не ушли. Я внутренне улыбался его раздраженности, поскольку она меня нисколько не задевала. Я не испытывал никакого смущения, никакого замешательства, никакого чувства, что я кому-то себя навязываю. Я просто удовлетворенно отдыхал в своем собственном бытии.
После часа с лишним, проведенного таким образом, он поднялся и выгнал нас. Я выполнил перед ним простирание и ушел. Позднее я задавался вопросом, почему он не сидел в тишине чаще, учитывая ясность того факта, что, пребывая в безмолвии, он излучал очень мощную успокаивающую энергию. Рамана Махарши говорил, что речь нарушает течение тонкой энергии, которую он излучал. Мне всегда было любопытно, происходило ли то же с Махараджем.
Гарриет: И к какому же выводу вы пришли?
Дэвид: Я понял, что безмолвие просто не было свойством его природы. Его метод передачи учения предполагал наличие споров и разговоров. Лишь в такой обстановке он чувствовал себя наиболее комфортно.
Гарриет: Не могли бы вы немного подробнее остановиться на этом?
Дэвид: Здесь я должен оговориться, что то, о чем я буду рассказывать дальше, в основном отражает только мою точку зрения, основанную на наблюдениях за общением Махараджа с приходившими к нему людьми. Это не является тем, что я слышал от него самого.
Когда люди приходили к нему впервые, он просил их рассказать о себе. Он пытался выяснить, какой вид духовного пути они избрали и что их привело к нему. Проходя через зондирующие вопросы Махараджа, посетители в итоге были вынуждены обосновывать свое мировоззрение и свои духовные практики. Это