рыбацкое селение. Тамошние жители благоразумно пустились бежать, но некоторые задержались и наблюдали за устьем реки из леса на горе. Они-то и рассказали, что брат мой приехал с наступлением ночи и увидел, как викинги поджигают дома. Викингами эти люди назывались, когда устраивали набеги, а датчанами или язычниками – когда торговали. И коли на сей раз они жгли и грабили, значит были викингами.
В поселении было не много викингов, большинство остались на кораблях, и мой брат решил напасть и перебить высадившихся.
Конечно же, он угодил в ловушку. Оказывается, датчане видели его всадников, и команда одного из кораблей устроила засаду на северном краю деревни. Сорок человек отрезали брату путь к отступлению и перебили весь его отряд.
Отец сказал, что его старший сын умер быстро. Похоже, хотел таким образом себя утешить. Но, конечно, смерть брата быстрой не была, ведь датчане успели узнать, кто он такой, иначе разве привезли бы его голову в Беббанбург? Рыбаки сказали, что пытались предупредить брата, но я в этом сомневаюсь. Люди говорят такое, чтобы избежать обвинений; как бы то ни было, предупредили его или нет, брат был мертв, а датчанам досталось тринадцать отличных мечей, тринадцать хороших лошадей, доспехи, шлем и мое прежнее имя.
Но это был еще не конец. Мимолетный визит трех кораблей не стал значительным событием, зато через неделю после гибели брата мы узнали, что по рекам к Эофервику поднялся большой флот датчан. Они захватили город в День Всех Святых, и Гита рыдала, решив, что Бог отвернулся от нас. Однако пришла и хорошая новость: мой бывший тезка король Осберт вроде бы заключил союз со своим соперником, претендентом на престол Эллой, и они решили отложить свои споры, объединить силы и вернуть Эофервик.
Сказать это было легко, но, чтобы совершить подобное дело, требовалось время.
Гонцы скакали туда-сюда, советники думали, священники молились, и только к Рождеству Осберт и Элла скрепили соглашение клятвами и попросили отца привести свое войско. Но, конечно, мы не могли двинуться в путь зимой. Датчане засели в Эофервике, им позволили остаться там до ранней весны. Под городской стеной назначили сбор нортумбрийской армии, и, к моей радости, отец объявил, что я еду на юг вместе с ним.
– Он слишком мал, – запротестовала Гита.
– Ему почти десять, – ответил отец, – он должен уметь сражаться.
– Будет больше пользы, если он продолжит ученье.
– От мертвого грамотея Беббанбургу не будет пользы, – возразил отец. – Утред теперь наследник, поэтому должен уметь сражаться.
В тот же вечер он велел Беокке показать мне пергамент, который хранился в церкви. Пергамент, в котором говорилось, что этой землей владеем мы. Беокка два года учил меня читать, но я был плохим учеником и, к его огорчению, не понял в документе ни бельмеса. Беокка вздохнул и объяснил, что там написано.
– Это описание земель, – сказал он, – которыми владеет твой отец. Здесь сказано, что земли эти принадлежат ему и по закону Божьему, и по нашему земному закону.
Надо