– это меня несколько смутило и даже огорчило (я рассчитывала, что мое присутствие в качестве зрителя окончательно выведет обоих). Однако вскоре причина его судорожного блеска в глазах и трясущихся рук стала ясна:
– Николай Васильевич, можно?!
– Да можно, можно.
– Что, прям все?! – голос Тимофея дрожал от восторга.
Николай Васильевич равнодушно пожал плечами.
Тимофей подошел к шкафу, стоявшему у дальней стены кабинета, и тут я наконец увидела Причину. Нижняя полка была под завязку забита сочинениями Ленина.
«Лихой фонарь ожидания» с размаху огрел меня по затылку:
– Да ты серьезно? Ты Это все не допрешь!
– Допру! – Тимофей уже укладывал книги в две здоровые продуктовые сумки, – сдохну, но допру.
– Допрет, а потом сдохнет под звук лопающейся грыжи, – констатировал Алеша, – но допрет. Ты же знаешь: у него коммунизм головного мозга, который уже не операбелен.
Что правда, то правда. Про то, как все будет при коммунизме, каждый из нас слышал ежедневно хотя бы трижды – за завтраком, на обеде и в Изостудии или на допах. Пока Алеша в качестве хобби клеил модельки военной техники, Тимофей штудировал труды великих – Ленина, например, – а потом с новыми силами штурмовал наши неокрепшие мозги сыроватой, но очень искренней и оттого трогательной пропагандой.
В тот день я сделала миллион и одну фотографию счастливого Тимофея, бережно прижимающего к груди драгоценные книги и укладывающего их в огромные продуктовые сумки.
Выходили из Лицея целой процессией, гуськом. Впереди бежал неуемный «ультравеник», за ним порхала со ступеньки на ступеньку моя прелестная Яна, следом скакал тот самый крокодил, с которым явно что-то случилось, а замыкал процессию абсолютно довольный и счастливый (настолько искренне, что язык не поворачивался его поддевать) Тимофей, нагруженный двумя забитыми доверху сумками с полным собранием сочинений товарища Ленина.
Глава 17. Не о чём (а "о ком").
«Учитель: Дети, запишите предложение:
"Рыба сидела на дереве".
Ученик: А разве рыбы сидят на деревьях?
Учитель: Ну… Это была сумасшедшая рыба».
Школьный анекдот.
Уперто у Стругацких.
«Ну и ладно. Больно надо! Зато небо голубое. Пух белый. Солнце желтое. Есть в этом что-то…»Во время учебы в Лицее я отчего-то полагала, вероятно, ошибочно, что ко мне Фокин относился настороженно, но, в любом случае, это было не взаимно. Здесь придется примкнуть к большинству: не любить Фокина сложно. Особенно он нравился мамам, в том числе и моей. Помню, как она возвращалась после очередного родительского собрания и с упоением рассказывала:
«…Ваши Барсиков с Щитко, как обычно, басни завели на 3 часа, все никак закруглиться не могли, вошли в раж и давай: кто кого переговорит …Впрочем, ты знаешь, те еще черти. Но родители теперь уже только переглядываются да улыбаются, когда эти двое за свое берутся. А то первые полгода, стоило Барсикову