жутко. Значит, я тут уже несколько дней, но о первых сутках ничего не помню. Еще в полу имелось отверстие, забранное частой бронзовой решеткой. Я наклонился, чтобы внимательнее присмотреться – на прутьях висели комья той же черной, похожей на смолу жижи, что испятнала мой балахон. Из отверстия шел гнилостный запах. И еще мне показалось, что там есть кто-то живой – слышались протяжные звуки, похожие на стоны, и влажное хлюпанье, как будто очень большая тварь ворочалась в луже.
– Эй! – позвал негромко, и хлюпанье тут же прекратилось.
В следующий миг черная ложноножка вылетела меж прутьев, будто змея в броске, и ухватила меня за край балахона. Я отшатнулся. На счастье, ткань оказалась гнилой, она лопнула с треском, и кусок холстины исчез меж прутьев вместе с черным щупальцем. Я спешно передвинул тяжелое ведро с экскрементами и закрыл им решетку.
Потом вернулся в прежний угол и забрался на койку. Сердце отчаянно бухало в висках – что-то подсказывало мне: тварь внизу смертельно опасна.
Валяться в темноте на жестком матрасе, прислушиваясь к тоскливой серенаде пустого желудка, – не самое больше удовольствие.
– Арестант! – охранник возник из пропасти коридора и принялся возиться с замком в двери. – Встать. Лицом к стене!
Я поднялся и не слишком торопливо выполнил его приказ, то есть уперся носом в сырую кладку.
Тюремщик вошел в камеру и кратко приказал:
– Не двигаться!
Он обыскал меня, но как-то торопливо и без всякого рвения, а к койке даже не притронулся.
– Выходи! – гаркнул неожиданно громко.
Меня даже качнуло – то ли от его окрика, то ли от неожиданности. Куда это? В карцер? На казнь?
Повели наверх. Один крутой поворот, второй, третий. И с каждым пролетом руки мои теряли непомерную тяжесть, а пальцы все сильнее начинали покалывать тысячи невидимых иголок, так бывает, когда после мороза окоченевшие ладони начинают отходить в тепле. Я насчитал, что мы миновали три уровня. Каждый раз я замечал на лестничной площадке огромную дубовую дверь с крошечным оконцем, забранным решеткой, и два фонаря с синим неживым светом. К концу подъема я так устал, что едва переставлял ноги.
Лестница вывела нас в небольшую комнатку, деревянная дверь приглашающе открыта. Мы вошли. Из окна с немытыми стеклами нехотя тек дневной свет. Охранник распахнул еще одну дверь, втолкнул меня в тесную комнатку, опять же с окном (матовое стекло и решетка). Прямо напротив двери стоял письменный стол и за ним копошился человек в мятой черной куртке. Из-под куртки косо выглядывал ворот грязноватой батистовой рубашки. Рядом со столом, опершись плечом на стену, стоял второй парень – широкоплечий, в аккуратной синей с черным форме. Рядом с ним на табуретке сидел паренек лет семнадцати, одетый в черное – черный колет, узкие черные штаны, короткий черный плащ, только сапоги были рыжие – изношенные, белесые. Мне почему-то неловко было смотреть мальчишке в лицо, как будто боялся его взгляда. Я заметил только