обвивает его руками и целует.
Ривка. Ты все сделал правильно, Йосеф.
Йосеф. На самом деле я хотел врезать ему как следует, этой мрази самодовольной!
Ривка. Ну и чему бы ты научил мальчиков?
Йосеф. Именно это меня и сдержало.
Старый Йехезкель. Ох, ну ты и вояка! А ты что, и вправду думал, что они тебя там всерьез воспринимают, в твоей конторе? Еврей-законник, слыхали? Это ж цирковой курьез вроде медведя на велосипеде!
Ривка. Папа, перестань…
Старый Йехезкель. Дети, дети… Не могу с вас. Поляки есть поляки. А погромы как вас ничему не научили?
Йосеф. Ничего, при немцах такого не будет. Немцы, по крайней мере, чтут закон. Немцы, что ни говори, великая нация. И поляков они приструнят.
Ривка сгребает что-то со сковороды, берет тарелку со снедью, подходит к кровати, на которой лежит Старый Йехезкель.
Ривка. Поешь, пап. Яичница с ветчиной.
Старый Йехезкель. Тяжеловато для меня, доча. Я бы лучше творожку.
Ривка. Я схожу за творогом попозже. А пока это съешь.
Старый Йехезкель. Кабы ноги ходили, я бы и сам сходил. А так… Одна обуза вам.
Йосеф. Папаша, хватит кокетничать, я вас прошу!
Старый Йехезкель хватается за особое кольцо на ремне, висящее над его кроватью, подтягивается на нем, садится с кряхтением повыше. Берет из рук у Ривки тарелку, принимается скрести ее вилкой.
Ривка. Я вот что думаю, Йосеф… А стоит ли тут вообще теперь сидеть, в Лодзи?
Старый Йехезкель. Куда это ты опять намылилась? Неужто опять в свой Парыж?
Ривка. Ну а что тут такого?
Старый Йехезкель. Да ничего. Больно вы французам нужны. Чем ты их собралась удивить, своим шитьем? Вы и на французском-то ни бельмеса!
Ривка. Если и открывать где-то новое ателье, то уж в столице моды!
Старый Йехезкель. А я считаю так: где родился, там и пригодился.
Тут дверь хлопает, вбегают взбудораженные Вольф и Герман.
Вольф. Там пожар!
Герман. Большая синагога горит!
Старый Йехезкель. Как горит? Беда какая!
Йосеф вскакивает, бросается к окну, выглядывает наружу. Из окна внутрь просачивается дым пожарища, долетает набат.
Старый Йехезкель. Тушить надо! Что сидите? Чертовы поляки, подожгли все же!
Ривка. Я пойду!
Йосеф. Останься! Я пойду. Останься с детьми!
5
Площадь перед Большой синагогой. Тут стоят директор сиротского приюта Хаим Румковский, женщина по имени Иппе и некий мужчина, к ним присоединяется Йосеф. Собравшиеся глядят на полыхающую синагогу, которая остается где-то за сценой. Йосеф хочет броситься дальше, но Румковский хватает его за рукав.
Йосеф. Что вы тут торчите?! Почему никто не тушит пожар?!
Румковский. Стой. Не вздумай!
Йосеф. Почему?!