что возле Нотр-Дама.
Я находил это забавным и курьезным – прохаживаясь, пытаться определить, какой турист откуда прибыл и даже зачем. Ожидаемо, но тем не менее удивительно, что русских до сих пор часто можно было угадать за версту. Мне самому казалось занятным, что я никогда не ошибался, вычленяя соотечественников из толпы. Девушек, конечно, – по несуразным челкам до бровей. Хотя бы и одевались мои соотечественницы на выезде неплохо, разве что с несколько аляповатой дороговизной, типа все «лучшее разом», и зачастую гипертрофированно женственно, не жалея макияжа, не вполне понимая, что реакцию это все вызывает несколько отличную от той, что хотелось ожидать, в силу некоторого несовпадения некоторых понятий. И что еще более любопытно, так это то, что не все мои русские и около того знакомые могли проделать подобную операцию распознавания. Разве что в совсем уж хрестоматийных случаях, каковые встречались все реже и реже. А так соотечественников, при прочих равных, выдавала по большей части какая-нибудь мелочь, едва приметная черточка, слегка смещенный акцент на чем-то невнятном, в чем-то брошенном вскользь, что сразу же притягивает внимание, если отвлечься от простоватых, будто на рисунке ребенка, рыхловатых черт лиц. Иногда вроде как запах выдавал. Фенотип.
Англичане резко выдавались из толпы, американцы… – да мало ли. И французы, конечно. На счет них я почти никогда тоже не ошибался и сразу понимал к кому на каком языке обращаться и какой примерно эффект возобладает в итоге.
Однажды, впрочем, возвращаясь с работы, рано вечером проходил по Риволи. Остановился понаблюдать за манифестацией чернокожих парней, требовавших определить им место и урегулировать их положение в этой стране.
Молча наблюдал. Полиция никого не трогала, а просто стояла рядом, равнодушно посматривая. Стало быть – все согласовано и не мешает ни движению, ни покою.
Около меня прошел одетый в опрятные однотонно-неброские одежды старикан. В летного типа очках – и это несмотря на то, что уже был вечер. Вдруг зачем-то повернулся и, оскалившись в улыбке, спросил на ровном, хорошо подвешенном американском языке, говорю ли я по-английски. Я, с полуфранцузским прононсом, сразу же ответил, что – не очень. После тяжелого дня мне не особо хотелось ввязываться в беседы с незнакомцами. Но старик не унялся и продолжил, пропустив сказанное мною мимо ушей, вежливо добавив, что просто хочет узнать, по какому поводу тут демонстрация.
“Those are… les sans-papiers… you know, the immigrants without documents. Wanting to…”[11] – протянул я, напрягшись. “Ah, okay. The illegals?”[12] – мягко уточнил старик. “Yeah. Exactly!”[13], – наскоро ответил я с некоторым вызовом. Хотя бы и документы у меня на тот момент были в порядке. Да и дед не мог оказаться представителем власти, вычленяющим из толпы сочувствующих для последующего контроля личности.
“Just as you are!”[14] – резко выдал он, еще больше оскалившись в улыбке, и, радуясь этой хохме, поспешил отойти на несколько шагов. Посверкивая своими дорогими,