ремонт крыши, штукатурку, покраску… Нет! Я и так двадцать пять лет покоя не знал, каждый день писал бумажки, отправлял бумажки, получал бумажки, подшивал бумажки… Я ведь не лошадь, чтобы до самой смерти трудиться. Надо же когда-то и пожить для себя, насладиться едой, коньячком, – Аркадий Яковлевич опрокинул в себя ещё рюмку, – чтением книг, пением птиц, закатами и рассветами. Ведь каждый из них может стать последним. Вдруг меня завтра уже не будет?
Иван Дмитриевич потом ещё долго вспоминал эти пророческие слова Аркадия Яковлевича. Неужто предвидел?
– Потому дома я продал, купил серий[2] на сто пятьдесят тысяч, и стригу теперь купоны.
Крутилин, перемножив озвученную сумму на пять процентов годовых – максимальную доходность по государственным бумагам – насчитал семь с половиной тысяч годового дохода.
– А ещё пенсию удалось выхлопотать. Пусть неполную, но все равно полторы тысячи в год. За ней, кстати, в город и ездил. Заодно подарок благоверной купил.
Аркадий Яковлевич вытащил сафьяновую коробочку с тисненной надписью «Золотых дел мастер Чапский», открыв которую, продемонстрировал изящные с бриллиантами золотые сережки.
Поминутно прикладываясь к коньяку, он говорил все громче и громче, прыгая с темы на тему. Аркадий Яковлевич уже не нуждался в собеседнике, ему был нужен только слушатель. И Крутилин честно исполнял эту роль, изредка прикладываясь к рюмке. В Озерках была заказана ещё одна бутылка, которую Аркадий Яковлевич к приезду в Третье Парголово умудрился опустошить. Щедро рассчитавшись с кондуктором, он вышел из вагона. За ним следовал Крутилин, которому очень хотелось быстро распрощаться с благодетелем и ринуться на привокзальную площадь, где сошедшие с поезда пассажиры разбирали извозчиков. Но было неудобно. Тем более что Аркадия Яковлевича шатало.
– Пойдемте скорей, а то всех извозчиков разберут, – схватил за локоть пьяного попутчика начальник сыскной.
– Не волнуйся, Ванюша, – после станции Шувалово Аркадий Яковлевич, не спрашивая разрешения, перешёл на «ты». – Я Дорофею приказал меня ожидать. Дорофея-то знаешь?
Крутилин кивнул. В отличие от большинства местных извозчиков, промышлявших в Парголово только летом, старик Дорофей был из местных. А так как Крутилин отдыхал здесь уже много лет, конечно, был с ним знаком и много раз пользовался его услугами.
– Но сперва надобно что? Правильно! Выпить на посошок, – заявил вдруг Аркадий Яковлевич. – Ну а потом, само собой, «стремянную», а затем «междуушную». Слыхал про такую? Русский обычай. Это когда лошади стакан между ушей ставят, а ты должен сесть на неё верхом и выпить.
– Извините, но меня Геля ждёт, она сильно волнуется, – начал было Крутилин, но его прервал кондуктор, бежавший за ними:
– Аркадий Яковлевич, портсигар вы забыли.
Догнав пассажиров, он сунул владельцу оставленную в купе вещь и, не слушая благодарностей, бросился обратно к вагону – третий гудок уже отгремел и поезд вот-вот должен был