из них на руки, тут же оба начинали отчаянно плакать, заставляя ее положить младенца обратно, рядом с братом. И только снова почувствовав близость, ручку одного на животике другого, носик, упирающийся в щечку, ножку, застрявшую между ножек брата, они успокаивались и с самыми милыми улыбками снова засыпали.
– Кто из них первый? – спросил однажды Сероп, которому никак не удавалось различать близнецов. Он только что вернулся с ночной смены и, не переодеваясь, сел рядом с Сатен на кровать, глядя на спящих детей.
– Тот, у которого губы тоньше, – ответила она.
– Этот?
– Да нет же, другой!
– Мы должны дать им имена.
– Ты все равно не сможешь узнать, кто первый, а кто второй, – сказала жена, посмеиваясь.
– Метки какие-нибудь придумаю, справлюсь.
– Хорошо, какие имена?
– Первого мы назовем Торос-ага в честь моего отца.
– А второго?
– В честь твоего.
Сатен с сомнением покачала головой:
– Не подойдет, мы должны дать им такие имена, которые отражали бы их особенность.
– То есть?
– Ну, что они родились вместе, что похожи как две капли воды.
– И где же мы найдем такие имена?
Сатен вздохнула:
– Не знаю таких два имени, чтобы, зовя одного, не мог бы не думать о другом.
– Что-то очень сложно… – проворчал Сероп, поднимаясь.
Она проводила его взглядом. Ей показалось, что он еще больше похудел, плечи еще больше согнулись, лицо постарело. Вот уже несколько дней дети не давали ему спать, а Серопу очень нужно было отдохнуть после тяжелой работы на фабрике.
– Будешь суп? – спросила она, вставая с постели.
Один из мальчиков проснулся и заплакал, тут же за ним последовал и второй. Мать закатила глаза к небу, смирившись, и посмотрела на мужа, который уже сидел за столом, ожидая ее.
– Кажется, подошло время кормления, – сказала она и снова села на кровать.
Он только покорно проворчал что-то себе под нос.
Сатен высвободила груди и, взяв близнецов, приложила их к соскам.
– Мои ангелочки, – прошептала она.
Сероп отвел взгляд, засмущавшись от вида обнаженной груди жены, но в то же время его тронула эта сцена материнства в самом естественном ее проявлении. Сатен, как львица, неприкосновенная и гордая, со своими детенышами, прильнувшими к сосцам. И вся комната наполнилась нежностью и любовью.
– Придумала! – вдруг воскликнула она с довольной улыбкой.
Сероп поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.
– Имена, я придумала имена!
Сероп все еще удивленно смотрел на нее и медленно жевал кусок хлеба.
– Одного мы назовем Микаэль, – сказала Сатен, наклоняя голову направо, – а другого – Габриэль, – добавила она, показывая на ребенка слева.
Муж остался безучастен к этому