Но будь уверен, это первый и последний раз, – произнес он и театральным жестом дал понять, что аудиенция закончена.
Сероп встал и попятился к двери, чтобы не поворачиваться к хозяину спиной.
– Газарян! – окликнул его последний, когда тот уже открывал дверь.
У Серопа похолодело внутри.
– Чуть не забыл, – произнес Марангопулос и положил на стол две монетки, которых не хватило бы даже купить хлеба на неделю, – это наш подарок твоим детям.
Сероп вернулся с опущенной головой, робко, почти испуганно протянул руку и уже взял было монетки, когда ладонь хозяина упала на его руку, пригвоздив ее к столу.
– Я делаю это не из симпатии и не из жалости, – сказал он, кивая в сторону медяков, – а чисто из чувства долга, – закончил старик, прищемив Серопу мизинец перстнем с сапфиром.
– Спасибо, – прошептал тот, стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть от боли.
Сатен устроила себе маленькую паузу и сидела напротив Луссиа-дуду, потягивая кофе и наслаждаясь кусочком печенья. Повитуха зашла к ней, по обыкновению. Она была одной из немногих женщин, которые помогали Сатен, и всякий раз приносила что-нибудь полезное для семьи: немного хлеба, сыра, свои котлеты и даже печенье. И тот день не был исключением. Сначала Сатен покормила малышей, потом подогрела воду, и они искупали близнецов в металлической раковине. Затем насухо вытерли их, высушивая полотенцем рыжие волосики, одели в ползунки и, спев любимые колыбельные, уложили в постель. Одного рядом с другим, как всегда.
Сатен должна была еще прибраться в доме, приготовить ужин и постирать белье. Луссиа-дуду обещала помочь ей, если сначала они выпьют по чашечке кофе.
– Хорошо ли ты ешь, милая? – спросила повитуха с искренним беспокойством, заметив, как Сатен похудела после родов. – Ты должна хорошо питаться, а то молоко обеднеет и совсем пропадет.
– Да, я стараюсь, но чувствую какую-то слабость.
– Прошло совсем мало времени. Вот увидишь, скоро станет лучше.
Сатен поставила чашку на стол.
– Я хотела тебя спросить, но стесняюсь… – потупилась она.
– Детка, со мной можешь говорить спокойно, ты же знаешь…
Девушка заерзала на кровати.
– Речь о моем муже. Он настаивает, чтобы мы занимались любовью, а я… – И она замолчала, покраснев от смущения.
Подруга молча слушала ее, дуя на горячий кофе.
– Знаешь, пока малыши спят с нами, но сейчас он мастерит двойную кроватку и поставит ее там, – показала Сатен на свободное место между кроватью и глиняной стеной. – Вчера вечером мы поругались, он говорит, что с тех пор, как родились близнецы, я на него больше не смотрю.
– Какой поганец! – воскликнула Луссиа-дуду, как возмущенная мать, которая выслушивает жалобы своей дочери на мужа.
– Ты же знаешь, каких сил и боли мне стоило родить этих двоих, – добавила Сатен, ласково поглядев на близнецов. – В последний раз, когда он попробовал, мне было очень больно, но я все снесла и не протестовала…
Повитуха