и домохозяйкой.
Больше её ничего в жизни не интересовало, поэтому батут так и остался блистательным прошлым, которое вторгалось в жизнь несколько раз в год, когда во Франции или где-нибудь по соседству проводились этапы Кубка мира или чемпионаты мира или Европы, на которые она обязательно приезжала.
Но… Как рядовая зрительница приезжала, а не прославленная в прошлом чемпионка, о которой говорили, что с её уходом в батуте завершилась «эпоха Валерии Сергеевой»…
Поболеть за своих…
За Валерича и Ларису.
– Слушай, Цыплёнок! – обернулась она к Олечке Гриневецкой, смотревшей на неё как на икону. – Ты на меня так не пялься, дырку провертишь! Ты уже и сама очень большая и умная девочка, скоро вот её, – она направила на Ларису длинный наманикюренный палец, – прибивать будешь, если дурочку, конечно, валять не станешь! Тело у тебя… это что-то необыкновенное! Для батута… Это я тебе говорю, а у меня «глаз-алмаз»! В общем, молодец, молодая, поздравляю!
– Ты мне её не захваливай… – полусердито-полушутливо проворчал Валерич. – Ребёнок сегодня впервые по взрослым выиграл, в Париже, опять же, тут столько всего сразу!..
Олечка застенчиво улыбнулась, по-прежнему не отводя восторженных глаз от своего кумира: в анкете для пресс-релиза она, как и Лариса, назвала своим кумиром Валерию Сергееву, нынешнюю мадам Назье, которая сейчас уверенно взяла бразды правления в свои изящные, но сильные руки.
– Значит, так, – напористо говорила она, – сейчас все вместе едем к нам, в наши «Мамины обеды»! Тебе, ребёнок, – она кивнула головой в сторону Олечки, – будет мамин обед, остальным – по самочувствию, настроению и желанию!
Лерка повторила старую шутку Валерича: когда тренировка становилась особенно изматывающей, когда, казалось, никаких сил уже не хватало, чтобы работать дальше, Валерич своим тонким голосом громко кричал: «А теперь каждый работает по самочувствию, настроению и желанию!». Почему-то всех эти слова ужасно смешили, и после «смехопаузы» как-то легче становилось и прыгать…
Жак тревожно взглянул на Ларису, и она поняла его взгляд.
– Лерка, ты извини, но мы не едем, нам домой пора.
– Что, не успеете… – Валерия Назье чуть было не ляпнула, что именно, по её мнению, могут не успеть Жак и Лариса, но вовремя вспомнила о присутствии Олечки. – Дом не убежит…
– Валерия! – голос Валерича стал строгим. – Ты мне ребёнка не развращай, в этих ваших «Обедах» уже в десять часов такой бордель, что я, я не знаю!..
– Валерич! – счёл нужным вмешаться хозяин заведения Франсуа Назье, отлично говоривший по-русски. – Ну за кого вы нас принимаете? Мы же всё понимаем, так поймите и вы нас: бизнес есть бизнес, у нас кабинеты… на любой вкус. А для гостей дорогих… – он широко развёл руки в стороны. – Ну когда вам у нас плохо было?
Валерич был человеком справедливым.
– Убедил! – вынужден был признать он. – Оля, едем в гости, пообедаем в «Обедах» и в гостиницу. А… вы? – он повернулся