отец служил эталоном нашего национального скупердяйства, эти изречения оказались бы слишком мягкими. Однажды он задал мне трепку, потому что я выкинул в помойку огарок свечи в дюйм высотой. А еще как-то раз, когда он после отплытия обнаружил, что грузчики не сумели как следует разместить тюки и баулы в трюме и там оставалось немного места, старик аж позеленел от ярости!
Бедняга Перет до моего рождения работал грузчиком в порту под началом моего отца и его товарищей, вечно ходил голодным и тратил все деньги на выпивку. Когда он стал слишком стар, чтобы поднимать тяжести, его взашей прогнали из товарищества за попойки и леность. У него была длинная морщинистая шея и лысая голова стервятника. Оставшись без работы в порту, он занялся продажей сластей на барселонских бульварах, но по его постоянно скрюченной спине можно было подумать, что бедняга ищет грибы. Мой отец привел его к нам домой и поручил ему заниматься домашним хозяйством и моим воспитанием за жалкое вознаграждение и право поселиться в одной из пустых комнат.
Перету приходилось несладко. Думаю, что никогда еще дети не мучили так своих наставников. Когда он отправлялся спать, я наполнял его башмаки навозом, и на следующее утро он обнаруживал это, когда обувался. Однако, пока бедняга не выходил на улицу, ему было невдомек, что вдобавок к этой проказе я еще и покрасил красной краской его крючковатый носище. Стоило ему попытаться пригрозить мне поркой, как я обещал ему нажаловаться отцу, что он запускает руку в кошелек с деньгами, оставленными на ведение домашнего хозяйства.
Несмотря ни на что, Перет был единственным существом, заменявшим мне мать. Я не мог не испытывать нежности к человеку, который меня причесывал, застегивал пуговицы на моей сорочке и ласкал меня куда чаще, чем мой отец. Глаза у Перета всегда были на мокром месте, и защищался он от моих вымогательств и мучительства только плачем.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, отец стал думать, как поступить со мной дальше. Самым простым решением было бы поместить меня в барселонскую школу кармелитов, но сами монахи убедили его, что сына следует послать во Францию, потому что французская школа могла бы мне дать гораздо больше. Старик согласился, потому что эта школа и вправду была хорошим заведением для сына члена торговой компании, и к тому же я перестану мозолить ему глаза. Мне не пришло в голову корить его за это, ибо расстояние облегчило жизнь нам обоим. В двенадцать лет я выглядел на все семнадцать и в один прекрасный день мог бы ответить на оплеухи и тумаки.
О том, что произошло в школе французских кармелитов, вы уже знаете. Поскольку на протяжении двух последних лет наши с отцом отношения ограничивались только перепиской, оказавшись в Базоше, я изложил в письме все мои новости и дал ему свой новый адрес. (Я, естественно, не стал описывать, как меня выгнали, только этого не хватало, а просто сообщил, что это было мое обдуманное решение, принятое для обеспечения более достойного будущего, и так далее, и тому подобное.)
Папашин