к мужской душевой.
– Но здесь был какой-то звук. Ты ничего не слышал?
Филипп смеется.
– Ты имеешь в виду это завывание? Звучит жутковато, правда? Наверное, где-то здесь вентиляционная шахта. Или животные какие-то.
Уже легче, значит, этот звук мне не почудился. И, значит, я не сошла с ума. Филипп отворачивается.
– Мне тебя подождать? Тогда мы сможем вместе подняться.
Я благодарно киваю. Даже если он врет, все равно лучше, чтобы он был рядом и я не блуждала по этому замку ужасов одна.
Я открываю дверь в женскую душевую, включаю свет, потом иду к туалетам и останавливаюсь как вкопанная. Средняя кабинка заперта изнутри. На старомодном поворотном замке – красный цвет.
– Николетта? – теперь я сама почти шепчу.
Молчание.
Я чувствую, что от страха у меня ком в горле. Кто закрывается посреди ночи в кабинке, да еще без света? И зачем? Это совершенно точно не София. И, очевидно, не Николетта. Я заставляю себя опуститься на колени: может быть, смогу увидеть ноги. Но двери доходят до самого пола, выложенного старой плиткой.
«Убийцы твоей матери, – снова звучит во мне голос. – Убийцы твоей матери…»
В моей голове все идет кубарем: кошмар, падение на лестнице, шепот и вот теперь это. Внезапно все кажется абсолютно абсурдным: блуждания в темноте, приступы паники. Во всем этом совершенно нет смысла!
Я выбегаю и мчусь по коридору в сторону лестницы, где меня перехватывает Филипп:
– Эй, разве мы не договорились вместе подняться наверх?
Я стараюсь как можно лучше скрыть смятение. Но мне это просто не удается.
– Что ты здесь делаешь? – выпаливаю я.
– Что? – Филипп останавливается посреди кухни, в которой мы тем временем оказываемся. – Что ты имеешь в виду?
– Именно то, что я спросила. Что ты здесь делаешь, в этом месте?
Он светит мне в лицо, но я все же вижу, как сощурились его глаза.
– Ты же сама прекрасно знаешь, зачем мы все здесь! – шипит он.
– Нет, я не знаю этого. – Я чувствую, как начинаю дрожать.
Филиппа как будто подменили. Он рассерженно смотрит на меня:
– Наверное, ты слишком труслива, чтобы признаться, но я уверен, что с твоим отцом было то же самое, что и с моим!
Я настолько озадачена, что не могу вымолвить ни слова. Из-за моего отца? Мой отец мертв. Означает ли это, что Филипп тоже сирота? Здесь летний лагерь для сирот, что ли?
Глаза Филиппа сверкают, как у забияки, красивые губы сжались от злости. Теперь между мной и ним пролегла целая пропасть. Не говоря ни слова, он мчится прочь и исчезает в темноте. Я смотрю ему вслед. Что он этим хотел сказать? Я мало знаю о своем отце. Только то, что для мамы он был героем и они мечтали пожениться в Пратере[3] в Вене.
Я выключаю фонарик и шагаю прочь, останавливаюсь, только когда добираюсь до спальни.