с ней, то иногда боялась, что слова утонут неуслышанными в пучине ее голубых глаз. Но она очень часто удивляла меня неожиданными, обескураживающе умными ответами. Ее любили все животные, даже вонючий лохматый пес с крестьянского двора, где по утрам мы забирали молоко. Обычно он разрывался от лая, так бился и рычал на ржавой цепи, что почти задыхался. Но когда подходила она, пес приседал на задние лапы и махал хвостом, позволяя себя погладить.
Но я забегаю вперед. И вот она стояла передо мной, и, хотя мы все были в одинаковой одежде, ее клетчатая блузка, плиссированная юбка с чулками до колен и темно-синий фартук выглядели иначе. Словно она кукла с картинки и одежда просто как нарисованная. Мне захотелось обойти вокруг нее и убедиться, что она на самом деле реальная. Она стояла там, а у меня закралась мысль: как эта девочка очутилась среди таких детей, как мы?
Она была младше меня, и это значило, что встречаться мы сможем нечасто, нас развели по разным возрастным группам. Она попала в среднюю, там детям еще позволяли называть сестер тетушками. Но мне хотелось как-то отыскать способ бывать с ней вместе, мне просто необходимо было срочно сфотографировать это бледное лицо. Мне еще никогда так страстно не хотелось что-либо снять на пленку.
Тебе понравились фотографии, которые меня прославили. Это невероятно, но до того, как мы повстречались с ней, на моих фотографиях чаще всего можно было встретить закаты и цветы.
Только представь. Закаты… на черно-белой пленке! У меня часто возникал вопрос, что подтолкнуло меня к фотографированию людей. Ответ всегда угнетал меня, мне не хотелось думать о твоей матери, потому что чувство вины переполняло. Но тебе я сейчас откроюсь. Та встреча в понедельник в середине мая послужила стартовой точкой для моей карьеры.
Но сначала мы просто молча стояли между простынями, которые безвольно болтались на веревках, вытесняя из сада ядреным запахом мыла аромат цветущих яблонь.
– Возьмем следующую корзину? – спросила она и обернулась ко мне лицом.
Но прежде, чем хоть слово сорвалось с моих губ, простыни разъехались в стороны, как театральный занавес. Мы испугались, что нас застали за бездельем, а это грозило жестоким наказанием любому. К счастью, это была не сестра Гертруда, а всего лишь дядя Лоренц, тот еще проныра. Он выглядел разочарованным: видимо, хотел застать нас за каким-то гнусным занятием. В числе гнусных занятий значилось безделье, а также воровство ягод и яблок из сада. Стоило лишь немного испачкать фартук или позволить себе чуток побездельничать – и можно было заработать самое строгое наказание.
Она испугалась намного сильнее, чем я, она ведь Лоренца еще не знала. Проныра был вторым воспитателем, его девиз – «Следить во имя Господа». Кроме него был еще дядя Карл. Он утешал во имя Господа. Они были чем-то вроде то ли священников, то ли врачей. Они обыскивали нас раз в неделю – единственные мужчины в стае черных ворон.
Диаконисса