что если он нарушит тайну исповеди, то весь его род, все особи с его кровью будут терять оболочки, если отойдут от места, где находится его корабль, дальше, чем то место, где мы с ним встретились.
– Примерно десять километров, – почему-то шепотом подсказал я Анне. – Форт возведен как раз в месте первой высадки Назара Макарова.
– Я знаю, – тоже шепнула она. А потом произнесла вслух, обращаясь уже к Гулу: – Что ты имеешь в виду под телами и оболочками? Разные понятия, или ты в обоих случаях говоришь об одном и том же?
– Конечно, разные! – Даже в голосе, который являлся всего лишь порождением моего мозга, мне почудились человеческие эмоции. – Разве возможно путешествовать между мирами в своем собственном теле?
– То есть это… – ткнула в воздушный сгусток Анна, – …не твое настоящее тело?..
– Я ведь сказал, что мое тело уничтожили на родине. В наказание за преступление. А это такая же искусственная оболочка, как у вас. Мы непохожи внешне, но ведь по сути… Вы же не хотите сказать, что находитесь здесь в настоящих телах?..
– О, боже!.. – закрыла глаза Анна. – Он даже не знал, что творил!..
Прозрачный силуэт Гула заметался, помутнел, завертелся десятками маленьких смерчей, а потом собрался вновь в единую форму, но она уже не напоминала человеческую фигуру, а казалась нелепым облаком в форме огромного гриба с покосившейся шляпкой.
Голос «зазвучал» снова. Но он был теперь столь тихим, что нам с Анной пришлось подойти к Гулу почти что вплотную.
– Так я… Я на самом деле убил?.. Уничтожил четырех разумных существ?..
– Шестерых, – сухо ответила Анна. – Двух девочек, их мать и отца, а заодно и бабушку с дедушкой.
– Как «с дедушкой»? – изумился я. – Ведь Назар Макаров жив!
– Уже нет, – с прищуром глядя на гриб, сказала Анна. – Он покончил с собой. Не смог пережить. Весь остаток жизни он винил себя за это. За то, что назвался тогда священником. Отец не был религиозен ни на йоту, он просто пошутил. Так что и тайну исповеди, по сути, он не нарушал. Поскольку в принципе не мог принимать чью-либо исповедь. К тому же, он ничего никому не сказал о Гуле. Несмотря на то, что это сделало бы его еще более знаменитым. Он раскрыл людям даже не саму тайну исповеди, а только следствия из нее. Поэтому он вдвойне невиновен! Он пообещал не говорить об этом… грешнике – и не сказал. Мой отец был человеком чести.
– Но все равно он не должен был рисковать родственниками! – не сдержался я. – Ведь Гул высказал ему конкретное предупреждение! Почему он так легко отпустил сюда сына и внучек?!
– А насколько конкретным было это предупреждение? – еще сильнее прищурилась Анна. – Ну-ка, Гул, постарайся воспроизвести в точности, что ты грозился сделать с родней моего отца?
Шляпка «гриба» совсем съехала набок. Гул теперь «лепетал» столь невнятно, сбивчиво и тихо, что мне пришлось попросить его увеличить «громкость».
– Я передал ему… Я выразил мысль, что их… что они…