мимо.
Не удерживаюсь, смотрю в бескровное лицо.
Мир валится на меня всей своей массой.
– Вы знали этого человека?
– Знала.
Так-так, а говорили, что не знаете… за дачу ложных показаний знаете, что бывает?
– Догадываюсь.
– Так когда вы врали, тогда или сейчас?
– Тогда.
– Точно?
– Точно… это… Эрик.
– Э-эрик… он такой же Эрик, как я Наполеон Бонапарт.
– А настоящее имя у него какое?
– У него этих имен… – следователь отмахнулся, – что на нем десять ограблений, знали?
– Нет.
– Что двоих охранников убил, видно, тоже вам не сказал…
– Нет.
– Что наркотики употреблял, знали?
– Да… не думала.
– Сами не пробовали?
– Нет.
– А это что?
Смотрю на чашку – не понимаю, ах да, вечером оставила, не вымыла, это Эрик не допил, я потом прихлебнула кофе, еще вкус такой мерзкий…
– Это он пил?
Сама пугаюсь своего голоса:
– Он.
– Ловкий был парень…
– Да уж… как он по крышам туда-сюда, прямо жуть брала… Куда только не проникал…
– Допрыгался…
Выходят. Как-то быстро они провернули свой обыск, аккуратненько так, сразу видно, дело свое знают. Остаюсь – наедине с собой, и даже как-то странно, что не забрали, не увели, не…
Распахиваю окно.
…такой же Эрик, как я Наполеон Бонапарт…
Озябший ветер кутается в занавески.
…что на нем десять ограблений, знали?
Щелкаю чайником.
…что двоих…
Смотрю в звезды, жду, во что он их сложит сегодня.
…что наркотики употреблял, знали?
Ночь заглядывает в окна.
…Да не с Марса я… по картам вашим не объяснишь…
Жду.
Это ваше
И вот скажите мне, что у него на уме?
Что ничего хорошего, это понятно, у таких не бывает на уме ничего хорошего. Замышляет что-то, так смотрит, что казалось бы, убил на месте, если бы мог. Вот каждый раз к двери подхожу, думаю – точно, убьет. Даром, что здесь умереть невозможно – убьет.
А куда денешься, если двери наши рядом находятся, догадался идиот какой-то, поставил. Вот так вот выходишь, а он уже в коридоре стоит. И хоть бы Здрассте сказал, или еще что, а то ведь ничего, ни-че-го-шень-ки, вот так вот подойдет к ящику, он у нас один на двоих, вытащит наши допуски, мой и его, на номера посмотрит, мне протянет:
– Это ваше.
И всё.
Вот не люблю таких, вот терпеть не могу, уж лучше бы поругались с ним, или я не знаю, что. А то вот так – это ваше – и всё. Другие люди на других этажах обнимаются, целуются, а-аа-а, сколько лет, сколько зим, давно не виделись. Где-то и поругаться уже успели, выходят из дверей, друг другу тумаков навешают или еще чего…
Ладно, нечего об этом вспоминать.
А как