посетителями, а всё потому, что Света строго запретила туда вход тем, кому ещё не исполнилось четырнадцати лет. Тех, кому исполнилось было крайне мало. Два прыщавых юнца и три таких же девки. Комсомолки были очевидно получше нашей музыкальной аудитории, вот мы и задумали ускорить процесс грехопадения наших комсомолок, для чего и прикупили две бутылки Фетяски. Было в те времена такое молдавское сухое вино, кстати, вполне даже приличное. Вино не слишком помогло ускорению свободного паления, зато слегка подорвало наш, и без того скудный, бюджет. Две комсомолки отказались наотрез играть в карты на раздевание, но зато медсестра просто не поняла, о чём вообще была речь. Тем не менее, пионерское расстояние уменьшилось до комсомольского, ну и, само собой разумеется, в программу были включены невинные поцелуи. По моим подсчетам, наш бюджет вряд ли позволил бы нам склонить дам к совокуплению, а время неумолимо шло и шло. Как-то даже в прошлом году было интереснее, однако ж, не всё сразу. Вино и камень точит.
Во время наших музыкальных потуг две комсомолки иногда нас посещали, однако моя косоглазая нимфа трудилась в поте лица своего на поприще Лагерной медицины. При виде комсомолок, я постоянно вспоминал мою нимфу, и у меня в голове начинала крутиться одна из последних на тот момент песенок Deep Purple. В ней пелось:
«My Woman from Tokyo, She makes me See
My Woman from Tokyo, She’s So Good for Me».
Моя вуман была фром Ташкент, и была настолько тупа, что я даже не знал, о чём с ней можно поговорить. На самом деле, это – отвратительно, когда тупая девка ещё и не дает. Как вспомню, так вздрогну. Не помогла даже вторая серия из Фетяски, и у меня полностью исчезло желание ебать узбекскую медсестру, и как ни старались мои дружки, но я не поддался на уговоры и выслал свою нимфу на хуй.
Мои дружки негодовали, ибо я им усложнил процесс соблазнения их нимф, но они нашли выход, и стали собираться впятером в Лазарете, где медсестра лишь наблюдала за процессом коллективного душевного онанизма. Судя по рассказам моих дружков, её эта роль вполне устраивала. Другую, весьма немаловажную роль играла Света. Она контролировала все процессы, которые шли у нас в Лагере, но особенно те, которые касались нашей троицы переростков. Оно и правильно, на то она и лагерный психолог, хотя один момент меня настораживал. Дело было в том, что Света слишком много времени уделяла именно моей персоне, может быть так, что это мне казалось, а может, и было на самом деле. Чёрт её знает. Мне казалось, что она выбрала меня в качестве наивного подопытного кролика для своих весьма сомнительных экспериментов. Как бы то ни было, но советы от Светы всегда были в масть, и это меня радовало.
До конца второй смены оставалось чуть более недели, может, дней десять. Я уже как три дня обходился без женской ласки и даже начал понемногу привыкать к этой реальности. Оба моих окаянных дружка продолжали заниматься в Лазарете душевным онанизмом со своими комсомолками, а моя бывшая сестра продолжала продолжать. Однажды наша троица пришла в клуб, и там мы закономерно начали