скверных, как мне казалось условиях. Через пару дней около полудня вдалеке я наконец-то увидел стены города. Даже издалека город показался мне огромным, и чем ближе мы были мы к своей цели, тем больше я в этом убеждался. Он был намного больше моего городка, я сказал это убийце. Тот лишь улыбнулся в ответ. Я спросил, успеем ли мы к вечеру дойти до Флада, на что Клэйборн ответил: мы обязаны успеть.
Вначале я засомневался в его словах, но все мои сомнения развеялись, когда к закату мы подошли к городским воротам. У ворот стояли два стража. Один, толстый и маленький, прислонившись к стене, лениво отгонял от себя надоедливых мух. Второй, длинный, со шрамом во все лицо преградил нам дорогу. Он оглядел нас с ног до головы, и смачно сплюнув под ноги убийце, спросил:
– Цель вашего визита во Флад, столицу Лаша, вотчину славного претора Прола. – он сильно шепелявил, поэтому его изначально напыщенная речь выглядела несуразно.
– Мы прибыли на праздник. Мы знаем, что у достопочтенного претора юбилей, и хотели бы посмотреть на торжество. Я знаю, что на площади для простого народа устроят что-то вроде пира.
– Все хотят посмотреть и поучаствовать. Эка какие, на праздник они приперлись, вас никто не звал, своих хватает, лезут в наш славный городок всякие деревенщины. Ладно, мне без разницы, плати пошлину за себя и мальчишку.
Клэйборн достал из-за пазухи увесистый мешочек и вручил его стражу. Тот потряс его в руках и передал второму стражнику, после чего свистнул кому-то, и потеряв к нам интерес, занялся следующим входящим, толстым и крикливым купцом. Небольшая дверь в воротах отворилась, и нас впустили в город. Уже вдогонку шепелявый крикнул:
– Все равно на всех баб и пива не хватит, так что не хрен вам здесь делать, – после чего гнусно захихикал, но мы не обратили на это никакого внимания.
Глава 5
Письмо для Грэя
Я помню, как они смотрели на меня. Эти глаза. Множество глаз. И во всех я видел лишь страх. Страх скота пригнанного на убой. Они боялись меня. Впрочем, они боялись всю свою жизнь. Конечно, если их жалкое существование можно было назвать жизнью. Я ехал сквозь их ряды, а они отступали и жались в свои маленькие кучки, сбивались в них, словно овцы овеянные страхом. И тогда я увидел ее. Она стояла одна. Грязная, в разорванном платье. Ее лицо было разбито, но подбородок был гордо поднят вверх. Ее глаза впились меня, черные словно сама ночь. И в них не было страха, лишь ненависть, и презрение. Когда я спешился и спросил ее, боится ли она меня, та лишь рассмеялась мне в лицо. Ее смех был глухим и истеричным. И он предназначался мне. С презрением, словно яд, выплеснула она в меня свои слова, сказав, что ее страхи ничего по сравнению с моими. Меня восхитила ее смелость, и тогда я спросил, как смеет она так со мной разговаривать. Ее ответ поразил меня. Дважды убить меня ты не сумеешь, а уж одну смерть я как-нибудь переживу. Я помню ее крики, когда она горела на костре. Лишь ее лицо я запомнил в тот день, остальные