никто не осмеливался задавать Себастьяну прямые вопросы… вплоть до сегодняшнего дня.
Разумеется, на этом Хазелтон не остановился, заявив: «Замечательно! Значит, можно ждать, что ее светлость все-таки появится у нас на балу в честь Двенадцатой ночи [1], а то, сколько мне помнится, два предыдущих бала она пропустила».
На мгновение Себастьян утратил самообладание и, вместо того чтобы придумать очередную отговорку, рявкнул: «Мы там будем», и пронесся мимо Хазелтона, сжав челюсти и играя желваками.
Всю дорогу домой Себастьян с досадой бил себя по бедру кожаными перчатками и мысленно бранил за то, что сплоховал и попался на удочку этого хлыща. Разумеется, их там не будет! Герцогиня с ним и разговаривать не станет – не говоря уж о том, чтобы явиться с ним на бал и изображать счастливую жену! Черт, черт, черт! Придется теперь извиняться перед Хазелтоном, что-то опять выдумывать… Опять говорить, что она больна? Нет, надо придумать что-то другое.
Сжав челюсти, он опустился в ванну. Уже два года – срок немалый! – жена прячется от него в деревне. Рано или поздно придется написать этой язве, с которой он имел несчастье вступить в брак, и сообщить, что намерен ее навестить. Тогда-то ей придется уехать! Должно быть, она умирает от тоски одна в этом огромном доме. Хотя, конечно, это не гарантирует, что она вернется в Лондон, и уж точно не значит, что начнет выходить в свет с ним вместе.
Не один Хазелтон наверняка сплетничает о его семейном положении: просто этот болван единственный набрался наглости прямо спросить его самого, – но что это за слухи, одному Богу известно. Лондонский свет гудит, обсуждая долгое отсутствие герцогини Эджфилд, хотя мало кто удивляется этому обстоятельству, принимая во внимание его репутацию. Неужели в конце концов придется признать, что жена его покинула? Что, быть может, никогда и не любила его? Совсем как мать…
Такие мысли бродили в голове у Себастьяна, пока он намыливался. Погружая мыльный брусок в горячую воду, а затем тщательно намыливая себя, он едва не рычал от досады.
На следующей неделе Рождество. И опять он проведет этот треклятый праздник в одиночестве. Ладно, пусть не совсем в одиночестве, но в отсутствие хотя бы слабого подобия семьи. Даже в доме у лучшего друга провести рождественский сезон ему не удастся: ведь туда съедется вся родня, а в родню его лучшего друга входит и она. Это бесило еще сильнее. До того как женился, Себастьян был уверен, что прекрасно знает будущую жену, что от нее можно не ждать неприятных сюрпризов, а потом оказалось, что Вероника ему не доверяла и готова была поверить самой мерзкой клевете. В точности как его мать. Проклятье! Никогда в жизни ни в ком он так не ошибался!
Несколько лет после смерти отца Себастьян проводил рождественские праздники в семье Джастина. Ядовитая змея, что дала ему жизнь, давно перестала даже делать вид, что сын ей не то что дорог, а хотя бы интересен. На весь зимний сезон она уезжала с подругами в Бат.
Теперь же, в последние два года, не