хлопнул её ладонью по широкому заду и рассмеялся:
– Тебе вредно.
Как ни странно, девчонки остались. И Апаш начал «окучивать» самую симпатичную из них.
Мне стало очень неприятно, я спросила у Виктора:
– Может, пойдём?
Огорчённо вздохнув, муж развёл руками и извинился перед соседками по столику:
– Милые дамы, наша чета вынуждена откланяться. Хорошо вам долететь домой.
Расплатившись, мы пошли к выходу. Путь пролегал мимо столика, за которым Апаш декламировал наивным студенткам какие-то графоманские стишки. Он смеялся:
– Не помню весь текст. Я ведь, девчонки, ночная бабочка. Ну, кто же виноват? А огни отелей так заманчиво горят. Я, девчонки, управляющий тут. Порхаю ночным мотыльком. Место здесь козырное. Видели белый дом с красной крышей по дороге сюда? Это мой. Там я живу, сестра с семьёй и мама наша. Я, девчонки, рождён быть ночной бабочкой. Но любой бабочке нужна подружка.
Под звон бокалов, которыми компания начала чокаться, мы покинули ресторан.
Через пару дней я пришла туда днём. Виктор обгорел на солнце, остался в номере, а я отправилась к «ночной бабочке». И хорошо, что сходила. Как я уже говорила, все точки над «i» были расставлены тогда.
Днём в ресторанчике народ был, но столиков свободных имелось немало. Я присела за стол, который стоял как раз напротив входа. Заказала мороженое. Сидела, наблюдала из-под солнечных очков с тёмными стёклами, как Апаш суетливо поправляет рамочку, висевшую на стене, с выставленным на обозрение меню. Как он похохатывает в ответ на реплики, доносящиеся с кухни. Я, объект уже не слишком молодой, его, по всей видимости, не интересовала, и он не смотрел в мою сторону. Время шло, нужно было решаться. Тогда я сняла очки и посмотрела прямо на него. Он как раз направлялся к столику, за который села компания из трёх молоденьких подружек. Видимо, студенток. Апаш, словно запнувшись, остановился резко, потом продолжил путь. Но тут же развернулся и направился в мою сторону:
– Аня, ты что ли?
Я улыбнулась и кивнула.
Апаш крикнул в сторону официантов:
– Коньячку принеси.
Он плюхнулся на стул рядом, и я почувствовала ядрёный запах перегара. Заметив, что я поморщилась, он развёл руками:
– Пью, как последняя сволочь. Работа тяжёлая. Ты, Ань, не обращай внимания.
Подошёл юноша с графинчиком, в котором плескалась тёмная жидкость:
– Павел Ильич, триста?
Апаш, не глядя на него, махнул рукой. Жест означал «ставь и вали отсюда».
Вдогонку юноше Апаш дополнил свой заказ:
– Лимон и минералку ещё.
Он посмотрел на меня взглядом, полным желания поскорее налить коньяк себе в рюмку, и, словно извиняясь, пожал плечами:
– В-о-о-от, теперь я Пал Ильич Чайковский, а никакой не Апаш.
Я не выдержала:
– Ты сказал, что пьёшь. Что-то случилось?
Апаш, разливая коньяк, даже не посмотрел в мою сторону:
– Ничего не случилось. Грустно.
Я решила