дотянуться до огней через воду, но красота их при летнем ветре такова, что этого и не требуется. Путь на машине к Манхэттену, где ее двигатель станет подобен пчеле в улье с бесчисленным множеством других, был настолько радостным, насколько это возможно у влюбленных, которыми они, несомненно, были.
Где-то западнее Хапуги они нашли открытую заправку и залили бак. Через двадцать минут езды они оказались уже среди дорог, сверкающих неоном и электричеством, где было полно шиномонтажей, мебельных магазинов и огромных цилиндрических резервуаров, которые перемещались вверх-вниз по мере наполнения или опорожнения, но только так медленно, что многие взрослые и почти все дети были озадачены видом пустых стальных каркасов, где когда-то сплошь стояли резервуары, а потом – возвращением этих резервуаров. Дальше, где земля была покрыта тенями от уличных фонарей и разделена железнодорожными путями, уходившими в глубь улиц, а троллейбусные провода вверху походили на остановленные, выпрямленные, очищенные и сжатые молнии, они увидели закусочную. Открытая, чтобы обслуживать полицейских, уборщиц и случайных посетителей, возвращающихся из Хэмптона, она возвышалась на платформе и разделялась на четыре крыла, расположенных крестообразно, как у клуба «Джорджика», и сиявших изнутри, точно витрины Тиффани.
– Остановите здесь, – скомандовала она. Он свернул к обочине. Когда дверцы захлопнулись и их омыл белый свет, она сказала: – Этот свет напоминает мне о том, как мы узнали об окончании войны в Европе, как раз перед тем, как об этом сообщили. В прошлом году в начале мая мы были в Ист-Хэмптоне. Однажды вечером было очень тепло, поэтому после обеда в клубе мы решили прогуляться до дома по берегу. Если идти не спеша, это занимает около получаса. Поворачивая к прогалине в дюнах, ведущей к нашему дому, мы заметили какое-то свечение и увидели на песке наши тени. Мы сразу обернулись, все трое. Невдалеке от берега стоял корабль, который подошел у нас за спиной с запада. Корабль весь так и пылал, но не горел, как мы много раз видели на горизонте во время войны. Он был близко, с гирляндами электрических ламп, протянутыми от бушприта к мачтам и вниз, к корме. Это было так красиво – по очень многим причинам. Много лет все было затемнено. Можно было слышать грузовые суда, линкоры, целые конвои – но по ночам их никогда нельзя было увидеть. Мама сказала: «Кого-то оштрафуют». – Но отец возразил: «Нет, никого не оштрафуют. Это яхта Генри Стимсона». Я помню. Он сказал: «Это яхта Генри Стимсона, Эвелин, – мою мать зовут Эвелин. – И если военный министр освещает посреди океана свою яхту, словно рождественскую елку, значит, война закончилась».
– Вы обедали? – спросила она, когда они заняли места в кабинке. Они хотели сидеть и бок о бок, и лицом к лицу. Порешили на том, чтобы сидеть лицом к лицу. Было три часа утра, но сна не было ни в одном глазу.
– Обед был вчера, – заявил он, просмотрев меню, – и состоял в основном из шампанского. Чтобы вернуться на землю, я возьму сэндвич и молочный коктейль.
– Я буду то же самое.
– Вы