дело представлялось каким-то набором разрозненных фактов, и она ума не могла приложить, за что браться в первую очередь. Самым логичным было, конечно, сперва переговорить с ближайшим окружением Марианны и поинтересоваться, не появились ли на сегодняшний день какие-то новые подробности. Но с кого же начать? С Хеклы? С подруг или коллег?
– С Боргарнеса, – предложил Сайвар.
Хёрдюр кивнул:
– Завтра же. Вероятно, лучше всего сначала встретиться с полицейскими, которые вели расследование изначально. А затем неплохо бы пообщаться с её коллегами и подругами. И ещё с тем человеком, который пригласил её на свидание, – с Хафтором.
– А Хекла и её попечители?
Хёрдюр немного подумал и сказал:
– Я буду держать их в курсе того, как идёт расследование, но побеседовать с ними лучше позднее, – он посмотрел на своих коллег взглядом, в котором неожиданно появилась решимость, будто это дело зажгло в нём искру интереса. – То, что мы знаем теперь и не знали ранее, – это что Марианна была убита. Её убили, труп оставили в лавовом поле у Грауброка, а машину бросили в Бифрёсте. Её жестоко избили, расколов ей череп. Судя по гематомам на всём теле, побои продолжались и после того, как её сбили с ног. Нападение не носило сексуального характера, но, возможно, было совершено в состоянии аффекта. Вероятно, из ненависти. У меня есть подозрение, что это дело рук кого-то, кого Марианна хорошо знала.
«С днём рождения тебя!» я ей не пою, но торт покупаю и ставлю его перед ней. В центре торта одна-единственная свечка. Мы наблюдаем, как она горит, а с улицы доносится шум мусоровоза, который заполняет повисшую между нами тишину. Потом я задуваю свечу и подвигаю торт к ней.
Всё пошло не так, как должно было. У меня существовал план – я сделала всё, чтобы воплотить его, но всё случилось не как я хотела, потому что мир может в одно мгновение развалиться на куски, и одна маленькая ложь может изменить то, как тебя воспринимают люди. В Бога я не верю, но вот о том, наказывает ли меня он, размышляю. Может, эта девочка послана мне в наказание за то, что я натворила? Ведь когда я на неё смотрю, я ничего не вижу и ничего не чувствую. Будто я с ней и не знакома. Будто она – чужой ребёнок. Со своими густыми, чёрными волосами она абсолютно на меня не похожа, и крупная она не по возрасту. Жировые складки у неё на ногах не позволяют натянуть ей ни одни штанишки. Во время беременности я накупила для неё всяких дорогих шмоток, на которые у меня, честно говоря, и средств-то не было, но я поспешила. Она совсем не выглядит как дети в рекламе, и платьица от Ральфа Лорана или Кэльвина Кляйна смотрятся на ней просто нелепо. Они сидят на ней как на корове седло, ведь она не из тех хорошеньких девочек, на которых такой гардероб и рассчитан.
Поначалу я думала отдать её на удочерение. Я представляла себе пару, которая заберёт девочку себе и будет относиться к ней как к собственному ребёнку. Сделай я так, возможно, и мои родители остались бы в Исландии. В последний раз я получила от них весточку в виде письма, которое оказалось у меня в почтовом ящике через несколько дней после рождения дочери. Я сразу же узнала