внесло свои поправки. На момент выхода Средиземноморской эскадры в море корабли вице-адмирала Андерсона, выдержав два жесточайших шторма, приводились в порядок в бухте Тагелахт, что в северной части острова Эзель.
– Где думаете искать корабли ревельские? – прокричал на «Азию» флаг-капитан Плещеев.
– Должны к норду держаться! – помедлив, доложили с линейного корабля.
– Ладно, – решил Спиридов, – будем искать Андерсона к норду. На «Азию» ж передайте… – Адмирал обратился к флаг-капитану, – Плыть на зюйд-вест да смотреть там обстоятельно! А к Гогланду пошли фрегат «Гремящий», пусть там еще разок глянет!
Скрипя штуртросами, «Евстафий» плавно лег на развороте. За ним в кильватер, забирая парусами ветер, поворотила на норд и вся эскадра. На месте недавнего рандеву осталисьлишь «Гром» да транспортные суда. Им надлежало сторожить Резервную эскадру здесь.
Пока Спиридов безуспешно искал потерявшиеся корабли у Гогланда, бомбардирский корабль, лежа в дрейфе, ждал дальнейших указаний. Было свежо, «Гром» мотало из стороны в сторону.
– Эко буйны ветры море глубокое пораскачали, душе тошно! – вздыхали матросы, на мутные волны глядючи.
Едва выпадала свободная минута, собирались они послушать, как поет песни свои грек Дементарий. Пел грек большей частью песни длинные и грустные, пел их и плакал.
– Чегой-то плачешь, сердешный? – участливо спрашивали его. – Да и об чем песня твоя?
– Эта такая песня, – смахнул слезу Дементарий, – что всяк, кто ее поет, плачет за свое Отечество. А поется в ней, как одна птица сидела, а потом полетела далеко-далеко; летит через горы, через море, через лес и туман и все летит, летит, далеко летит и опять летит…
– Это-то ясно, дале что? – допытывались матросы.
– Как что? – немало удивился грек Дементарий. – Потом и прилетела!
– Ну, а потом что?
– Ничего, дальше конец песне.
– Так что ж тут грустного?
– Э! – махал рукой разобиженный Дементарий Константинов. – Я ж говорю, что по-русски ничего, а по-нашему очень даже жалко!
Так время и коротали.
А спустя двое суток подошел присланный адмиралом фрегат «Надежда Благополучия». Капитан фрегата, как старший по званию, поднял отрядный брейд-вымпел и, велев зарифиться, повел суда к Борнхольму.
До конца вахты оставалось совсем немного времени, и мичман Ильин с удовольствием любовался занимающимся восходом солнца. В лицо ему хлестал упругий ветер, тонко свистели обтянутые ванты, над головой нервно бился длинный и узкий вымпел.
Восемь раз пробил судовой колокол – смена вахт. С последним ударом на палубе появился и сменщик Василий Машин. Не торопясь, сдал ему Ильин курс и паруса, рассказал, сколько миль пройдено за вахту да сколько воды из трюма натекло. Позевывая в кулак, глянул Кощей Машин в шканечный журнал. Там все записано и подбито исправно. Хорошо!
Заступающий матрос подошел с наветренной стороны к колесу и, встав позади рулевого, положил левую руку на